A1 Мимоза - (вариант с пластинки) - скачать (3,35 мб) - http://www.megaupload.com/?d=O18XRDYZ
A2 Бид Маjа Румала
B1 Пускай Цыган Поет (Циго, Друже Мој)
B2 Цветы Мая (Мајско Цвеће)

Василий Ян (Янчеве́цкий) - русский писатель, автор замечательных исторических романов

Cuperak
Kapidzik
Zbogom
Jednoliko zvone praporci
Mimoza
Cignaska tuga
Neka Ciganin peva
Majsko cvece
Naocito momce
Eh, kud puklo da puklo
Svi mi besmo mladi
Eh, kreci
Izadjem li na recicu
Vrba
Moja radost
Kroz kisu i magle
Isla sam na brdo
Suliko
Ne odlazi, moj golubicu
Pozelim li
Torbar
Ceze

---------------------------------------------
Ребята, может кто-нибудь знает как записать звук с музыкального сайта, где можна прослушивать композиции онлайн, а скачивать нельзя?

Таким образом можна было бы заполучить два полновесных альбома Йошки Немета, да и др. исполнителей тоже.

Моя Вам благодарность

Формат: - .ape
Качество: - Lossless

Попробуйте воспользоваться другими проигрывателями, так как этот тип файлов не все плееры читают.

Вы совершенно правы, эту песню исполняет действительно М.Георгиевская (только что проверил). Спасибо.

А у Вас случайно нет полного альбома Маруси Георгиевской?
На форуме есть только часть пластинки (9 песен)

mp3 192 kpbs
размер: 15 мб

A1 Мимоза
A2 Бид Маjа Румала

B1 Пускай Цыган Поет (Циго, Друже Мој)
B2 Цветы Мая (Мајско Цвеће)

Ccылка: http://www.megaupload.com/?d=MNYZCUOB

http://www.megaupload.com/?d=29JEUSMR

Спасибо за размещение этой песни. Вроде бы её исполняли очень многие,но Ольга смогла внести оригинальность,кстати вообще ей свойственную.

Сборник песен в исполнении Ольги Янчевецкой "Захочу-полюблю"

mp3 192 kpbs
размер: 30 мб

01 Ивушка родная
02 Я на горку шла
03 Коробушка
04 Живет моя отрада
05 Не уезжай ты мой голубчик
06 Сквозь дождь и туманы
07 Сулико
08 Выйду я на реченьку
09 Захочу полюблю

Ссылка: http://www.megaupload.com/?d=FT3M0YAK

Релиз форума-сайта "Северная Энциклопедия"

Эмигрантка из России стала в Югославии звездой, о которой помнят даже сейчас, когда самой Югославии не существует. Может, пришло время вспомнить о певице и на родине

Недавно по сербскому ТВ прошёл сериал, где одной из героинь была русская певица Ольга Янчевецкая. До этого в Белграде о ней выпустили книгу.

…Президент Югославии, а по совместительству председатель югославской компартии, один, без охраны пожаловал в белградский ресторан «Скадарлия». Шефа зала чуть удар не хватил. Он закричал: «Прекратить музыку. Тишина!» Но Тито сердито сказал: «Нет-нет! Я специально пришёл послушать пение Ольги. Продолжайте». С того вечера глава государства не раз приходил послушать «королеву романса». Ольге Петровне Янчевецкой было за 60 лет, но редкие вокальные данные, по словам очевидцев, она сохранила до последних дней: «Когда пела Янчевецкая, официанты не обслуживали. Мухи боялись пролететь!»

…В её сердце жила боль: от утраты России, которую она покинула в 1920 году, и потери близких - революция разлучила её с мужем и ребёнком. Она ничего не знала об их судьбе. Легче становилось лишь на сцене - зато в зале плакали мужчины: «Душу рвёт!» И даже если она пела удало-залихватскую песню, хотелось не танцевать, а раскрошить дорогой хрустальный фужер. И крошили, а директор ресторана говорил: «Ольга Петровна, фабрика хрусталя обязана назначить вам пенсию». Какая пенсия? Она выходила на сцену до последних дней, то есть до 88 лет.

Ей 80, ему 50

…С князем Андреем Гордениным, хранителем архива певицы, мы встретились в Белграде. Он доверил корреспонденту «АиФ» личные документы Янчевецкой и свёл с журналистом Костой Дмитриевичем, автором книги «Королева русского романса»: «Госпоже Ольге было, как мне сейчас - за 70 лет, когда я, будучи молодым журналистом, стал записывать её воспоминания. Но я и представить не мог, что главное событие в жизни певицы - впереди. Вскоре после нашего знакомства певица узнала, что в СССР живёт её сын. Они разлучились во время революции, когда мальчику было 4 года. В эмиграции Ольге сообщили, что её муж, журналист Василий Янчевецкий, и сын Миша погибли. Но точных сведений не было. И вот спустя полвека знакомые прислали письмо с вырезкой из советской газеты. В ней говорилось, что умер известный писатель, автор романа «Чингиз-хан», лауреат Сталинской премии Василий Янчевецкий (известный под псевдонимом Василий Ян). Его сын Михаил благодарит всех, кто высказал соболезнования. Ольга прочла это и упала в обморок посреди комнаты. В 80 лет она отправилась в Москву к своему единственному ребёнку, ведь больше у неё не было детей. Сын встретил мать на вокзале, обнял и прошептал: «Теперь я верю, что Бог существует». Через год, в 1973 году, уже Миша приехал в гости в Белград. Я организовал для Ольги и её сына поездку на машине по Югославии. Однажды мы остановились рядом с усыпальницей югославских королей. Ольга попросила книгу отзывов и долго-долго писала, какие замечательные люди здесь покоятся. Я предостерёг: «Ольга, ведь сейчас у власти коммунисты». - «Я была лично знакома с королём Петром Карагеоргиевичем и ценю то, что его сын, король Александр, с любовью принял в королевстве Югославия сотни тысяч русских эмигрантов».

Пуля на память

В архиве певицы сохранились её воспоминания о прибытии в Югославию: «На берегу наш корабль с беженцами встречали толпы жителей, крича: «Да здравствует мать-Россия!». Певица приехала без копейки денег, в саквояже лежал лишь сценический наряд боярыни. Группа эмигрантов создала музыкальный театр, в котором Ольга сразу же стала «гвоздём программы». Летом театр гастролировал по островам Адриатического моря на утлом судёнышке. Ольгу страшно рвало - морская болезнь. Перед последним концертом певица наотрез отказалась ступить на палубу. «До места можно добраться на лошади, - сказал местный житель. - Только коня у нас нет. Зато сколько угодно ослов. Правда, ни одна наша женщина не сядет на осла, особенно в такую дальнюю дорогу». Труппа с мольбой взирала на недавнюю солистку Петербургского императорского музыкального театра, обладательницу изысканного меццо-сопрано. «Ольга Петровна, голубушка, из любви к искусству!» Ольга вскарабкалась на осла…

Вскоре Ольга начала сольную карьеру. Она пела романсы в ресторане в Загребе: «Непросто было решиться работать в ресторане, но я видела, сколько русских генералов трудилось курьерами». Певицу осаждали поклонники, один из них, не дождавшись взаимности, выстрелил в Ольгу: «Я чудом не пострадала. Молодого человека скрутили, а служащие ресторана разыскали на полу пулю: «Возьмите на память. Мы счастливы, что она не убила вашу божественную песню».

Юрочка

Янчевецкая перебралась в Белград. Здесь её концерты передавали в прямом эфире по радио. За Ольгой окончательно закрепилась слава «королевы романса». Она играла в национальном театре, снималась в кино, выступала в ресторане «Казбек», куда пускали публику только в вечерних туалетах. Ежедневно певица получала предложения руки и сердца. В такие моменты она кивала в сторону своего аккомпаниатора - Юрия Азбукина. Он прибыл в Югославию на том же пароходе, где с первого взгляда влюбился в Ольгу. Юрочка, именно так во всех письмах певица обращается к мужу, стал для неё душевным доктором. Только он мог успокоить Ольгу, когда накатывала тоска.

В конце жизни певица горько заметила: «Судьба подарила мне весть о сыне, но тут же отняла другого близкого человека - Юрочку. У мужа случился инсульт, он лежал парализованный. Я разрывалась между больным супругом и желанием скорее увидеть Мишу. Бедный Юрочка боялся, что я брошу его из-за сына. Как он мог такое подумать? Чтобы заработать денег на профессоров, в свои почти 80 лет я выступала больше, чем в молодости».

Целый год Ольга боролась за жизнь мужа, но он «по миллиметру умирал». Ольга Петровна пережила Юрочку на десять лет. Её не стало в 1978 году. На похороны успел приехать Миша. Свои сбережения Ольга разделила на три части: русской церкви в Белграде; сыну Мише и детской организации в Югославии. А дома в её шкатулке для украшений лежала та самая пуля. Все драгоценности Янчевецкая продала во время немецкой оккупации Белграда. Фашисты предлагали баснословные гонорары, даже специально приехал важный офицер: «Покажите вашу Янчевецкую». - «Я потеряла голос. Надолго», - холодно ответила певица. Ольга очень, очень рисковала, ведь она была русская. В решающий момент певица об этом не забыла.

Мария Позднякова

http://www.aif.ru/

...Кепарь — «лондонка», курточка — «канадка» и непременная фикса из нержавейки — эти ребятишки были неотъемлемой частью ленинградского городского пейзажа начала 50–х. Они маячили в подворотнях возле кинотеатров, толкались на барахолках, на манер пароля повторяя вполголоса одно слово:

— Рентген, рентген...

Собственно, это и был пароль, по которому знающие люди тут же понимали: здесь можно купить граммофонные записи запрещенных, полузапрещенных, а то и просто забытых певцов: Александра Вертинского и Петра Лещенко, Изабеллы Юрьевой и Вадима Козина, раннего Леонида Утесова и сладкоголосого Аркадия Погодина... Весь песенный советский андеграунд размещался на миньонах, вырезанных из рентгеновской пленки, а матрицами чаще всего служили пластинки австрийской фирмы «Колумбия», которые офицеры победившей армии чемоданами везли из–за границы.

Один такой коммерсант зацепил меня у знаменитого музыкального магазина на Невском проспекте. После непродолжительного торга он вручил мне две пленки Юрия Морфесси за два с половиной червонца. Дороговато, но тот, в «лондонке», в качестве довеска отжалел мне еще одну пленочку. Видимо, не пользующуюся особым спросом.

— Ольга Янчевецкая поет. Слыхал?

Я не слыхал. Коммерсант посмотрел на меня с сожалением, обозвал пошехонцем и удалился в сторону Московского вокзала. А я пришел домой, поставил на диск радиолы «довесок» и немедленно попал под очарование удивительного голоса. Было в этом голосе нечто такое... такое, что заставило меня, по причине подросткового возраста напрочь лишенного сентиментальности, неожиданно для самого себя всхлипнуть от нахлынувшей вдруг щемящей грусти, а потом несколько дней подряд терроризировать соседей по коммуналке полузабытым романсом «Слышен звон бубенцов издалека».

Прошла целая жизнь, прежде чем память услужливо возвратила меня к этому эпизоду. Живет в Пинске Игорь Евгеньевич Некрасов. В пятнадцать лет, чудом избежав расстрела, он ушел в партизаны. Воевал в отряде имени Макаревича Брестского партизанского соединения. Был тяжело ранен, остался инвалидом. Но себя не потерял: после войны стал одним из лучших педагогов Брестчины... Сейчас Игорю Евгеньевичу 83 года, он похоронил горячо любимую жену, совсем недавно лишился обожаемого сына, полностью ослеп... Но судьбе не сдается, демонстрируя необыкновенную силу духа и просто–таки стальную волю.

К нему, прекрасному знатоку истории, я и попал, собирая материалы о писателе Василии Яне, чьим романом «Чингисхан» взахлеб зачитывалась вся послевоенная пацанва. Тут–то и выяснилось, что мать Игоря Евгеньевича — родная сестра жены писателя. А жена, представьте себе, та самая королева русского романса, голос которой когда–то околдовал меня в тесной ленинградской коммуналке.

Тем временем из российской прессы я узнал, что недавно по сербскому телевидению прошел сериал, где одной из героинь была русская певица Ольга Янчевецкая. Публикации предварялись примерно такими сентенциями: «Эмигрантка из России стала в Югославии звездой, о которой помнят даже сейчас, когда самой Югославии не существует. Может, пришло время вспомнить о певице и на родине?»

Но в том–то и суть, что Ольга Петровна Янчевецкая — наша землячка. Она родилась в 1890 году в Бресте (в Брест–Литовске, как сказано в метрике). Однако рассказ о ней нужно начинать не с момента рождения, а возвратиться еще на 30 лет назад, чтобы портрет этой необыкновенной женщины получился более объемным, чтобы стали понятны истоки ее творчества.

Прадед Игоря Евгеньевича Некрасова — Иван Иванович Иговский — сделал блестящую карьеру. Молодым офицером он участвовал в русско–турецкой войне 1877 — 1878 годов. Воевал на редкость удачно, особо отличившись под Плевной, где во время вылазки конной разведки спас от неминуемого плена нашего генерала. Спасенный оказался человеком благодарным и после войны всячески содействовал продвижению по службе своего спасителя. Так или иначе, Иван Иговский во второй половине 80–х уже был в чине полковника и командовал двумя батальонами Виленского полка, расквартированными в Пинске. Должность, несомненно, по всем меркам высокая. Тем более мезальянсом выглядел неожиданный брак отцовской любимицы Натальи: она вышла замуж за адъютанта полковника Иговского штабс–капитана Виноградова. Впрочем, сам полковник отнесся к этому браку благосклонно. Во–первых, мужем Наташи стал не какой–то штафирка, а офицер. Во–вторых же, и сам Иван Иванович был в этом смысле небезгрешен: супругу свою Елизавету Александровну он в буквальном смысле слова украл в Ярославле из семьи богатых купцов Лопатиных. Так что полковник отнюдь не гневался на молодых, даже поселил их в одном из своих домов, расположенных на теперешней улице Черняховского.

Все бы хорошо, но случились у командира батальонов серьезные финансовые неприятности по службе. Серьезные настолько, что его отправили в отставку, правда, сохранив звание и положив приличный пенсион. Деньжата у Ивана Ивановича водились, что позволило ему купить у некоего пана Вержбицкого, пьяницы и картежника, имение на хуторе Замалинье в пяти верстах от Янова–Полесского, теперешнего Иванова.

Тем временем штабс–капитана Петра Михайловича Виноградова перевели в Брест–Литовск, где он и служил в тамошней крепости. Здесь и родились в семье Виноградовых пятеро детей — дочери Ольга, Наталья и Анна, сыновья Николай и Сергей.

...Ах, как упоительно счастливы последние годы уходящего века! Перед Пасхой теплые мамины руки пахнут корицей и гвоздикой... Милые детские шалости и подарки к Рождеству... Чтение вслух под зеленым абажуром и беготня за неуловимыми бабочками на дивном лугу подле Мухавца... Они не могли даже подозревать тогда, что за околицей уже стучатся злые ветры близких войн и революций, ветры, которые разбросают вскоре это дворянское гнездо, а его обитателей унесут в далекое далеко, прочь от детских снов и фантазий. Братья Николай и Сергей прапорщиками будут воевать с тевтонами, за героизм в Галиции станут георгиевскими кавалерами, а потом уйдут во Францию с экспедиционным корпусом, где и останутся до конца своих дней, застигнутые революцией. Анна и Наталья проживут жизнь, полную надежд и страданий. Их хождение по мукам закончится на пинском погосте. Ольге же предстоит вековать век на чужбине, до последних минут мучаясь одним и тем же то ли сном, то ли видением: будто бежит она к недалекой вроде бы березовой роще, а та от нее все дальше и дальше...

Первым знаком беды стала смерть отца в 1900 году. Петр Михайлович уехал в командировку в Варшаву, где был настигнут неведомой хворью и через неделю скончался. С его смертью рухнул в одночасье хорошо налаженный быт, и перед осиротевшей семьей в полный рост встал вопрос о хлебе насущном. Отставной полковник как мог помогал дочери, но... и его возможности были не безграничны. Однако именно стараниями Ивана Ивановича Ольгу отправили в Петербург, где и определили благодаря старым связям деда в одну из престижных женских гимназий. Девочке шел тогда одиннадцатый год, но была она не по возрасту рассудительной и одновременно решительной и энергичной. Хорошее домашнее воспитание помогло ей отлично учиться, а участие в благотворительных концертах сделало маленькую провинциалку весьма популярной среди сверстников. На таких концертах Оля, от природы обладавшая хорошим голосом, пела сентиментальные романсы, не подозревая, что однажды это станет главным делом ее жизни.

...Вроде бы только вчера привезли в столицу маленькую девочку с западной границы империи, а вот она уже с блеском оканчивает гимназию и поступает на службу в журнал «Ученик» секретарем редактора. Такая судьба: редактором был Василий Григорьевич Янчевецкий. Потомственный дворянин, сын директора Ревельской гимназии, он был заметной фигурой среди тогдашнего журналистского бомонда, успев прославиться не только сенсационным путешествием в Монголию, но и тем, что стал одним из организаторов движения бойскаутов в России. Прибавьте к этому импозантную внешность, аристократические манеры и удивительное обаяние — и вы поймете, почему вскоре молоденькая девушка без памяти влюбилась в своего патрона. Василий Григорьевич ответил взаимностью юной красавице, и вскоре они поженились. Молодая жена взяла фамилию мужа — так и появилась Ольга Петровна Янчевецкая, будущая «звезда».

Конечно же, Василий Григорьевич не мог оставить без внимания вокальные способности супруги. По его настоянию она поступила в оперную школу, где занималась у знаменитого профессора Вирджинии Домелли. На выпускном экзамене с блеском исполнила партию Кармен. Получив профессиональную огранку, талант Ольги засверкал всеми своими гранями: обладательница изысканного меццо–сопрано стала солисткой Петербургского императорского музыкального театра. За три года до начала Первой мировой войны в семье Янчевецких родился сын Миша, тот самый мальчик, который, расставшись с матерью в трехлетнем возрасте, встретился с ней только через 56 лет...

В 1914 году с началом военных действий Василий Янчевецкий уезжает в Константинополь в качестве корреспондента Российского телеграфного агентства. С собой он забирает сына — от войны подальше, да и мать, занятая постоянными гастролями, не могла уделять Мише должного внимания... Вот, собственно, и все о семье Янчевецких. Она перестала существовать тем пасмурным октябрьским днем, когда Ольга Петровна провожала своих близких на перроне Витебского вокзала: муж и сын отправлялись в Одессу, а оттуда морем — в Турцию. Янчевецкая перекрестила их на прощанье, а потом, словно предчувствуя, что расстаются они навсегда, приникла к плечу Василия Григорьевича, прижала к себе Мишу и еле дала их от себя оторвать.

Предчувствие ее не обмануло: с мужем она увидится еще раз, и это свидание окажется последним. В 1918 году, после того как рухнула Австро–Венгерская монархия, Ольга Петровна неожиданно для себя оказалась на территории получившей самостоятельность Румынии. К слову сказать, такая же судьба постигла и других русских артистов. Ни Петр Лещенко, ни Алла Баянова не были, как принято считать, эмигрантами. Просто так сложились обстоятельства, так несчастливо легла карта, что вчерашние россияне однажды проснулись гражданами другого государства.

...Когда Янчевецкие встретились, каждый из них для себя уже принял решение: Василий уезжал в Москву, Ольга же сказала, что возвращаться в большевистскую Россию не собирается. Оставалось решить только один вопрос: с кем остается Миша? Аргументы отца оказались более убедительными. Да и сын, выросший на его руках, крепко–накрепко к нему привязался...

Василий Григорьевич в Москве долго не задержался: судя по всему, не нашел взаимопонимания с новой властью. Уехал в Сибирь... В разговоры о том, что Василий Янчевецкий служил у Колчака, я не особенно верю. Будь так, вряд ли впоследствии он был бы так обласкан Кремлем. Но все же... Ведь как раз после расстрела верховного правителя России фамилия Янчевецкого исчезает, а в Кызыле, столице Тувинской Народной Республики, появляется писатель Василий Ян. Как известно, республика эта просуществовала недолго, а после ее присоединения к РСФСР Василий Григорьевич возвращается в Москву и с головой окунается в историю. Результатом этих трудов стала трилогия о татаро–монгольском нашествии. Первая ее книга — «Чингисхан» — увидела свет в 1941 году. Год спустя Сталин, просматривая список претендентов на главную государственную премию в области литературы, вычеркнул почти все фамилии.

— А этого оставьте. Очень своевременная и полезная книга, — заметил он.

Здесь имел место и политический расчет: в 1942 году положение на фронтах Великой Отечественной оставалось критическим и важно было показать, что в истории России хватало всевозможных нашествий, но все они заканчивались неизбежным крахом. Так или иначе, Василию Яну была присуждена Сталинская премия 1–й степени... Две последующие книги, «Батый» и «К последнему морю», хоть и не имели успеха «Чингисхана», все же заняли достойное место в советской исторической литературе. Сын Михаил стал архитектором, всю жизнь прожил в Москве и скончался в 2004 году: 17 августа у него остановилось во сне сердце. Сыну Ольги Янчевецкой было 93 года.

А что же сама Ольга Петровна? Как в дальнейшем складывалась ее судьба? После долгих скитаний она оказалась в Югославии, в этой Мекке русской эмиграции, приехав сюда в 1920 году без гроша в кармане, лишь со сценическим нарядом боярышни в саквояже...

Судьба обошлась с беженкой благосклонно. Случай помог ей встретить знакомых артистов, которые уже успели создать здесь музыкальный театр. Певица такого уровня стала для них просто находкой. Труппа своей сценической площадки не имела, а потому гастролировала по островам Адриатического моря. Продолжалось так недолго: Ольга решила начать сольную карьеру. Для театра это, несомненно, стало ударом: она пела главные партии почти во всех спектаклях. Но прима осталась непреклонной и, несмотря на отчаянные просьбы вчерашних коллег, начала петь романсы в одном из ресторанов Загреба. Ее дебют оказался на редкость удачным: публика валом валила в ресторан, чтобы послушать голубоглазую красавицу, исполняющую русские романсы. Говорят, когда пела Ольга Янчевецкая, официанты прекращали обслуживать столики. Ведь певица выплескивала со сцены всю свою непреходящую боль от утраты родины, от горькой вести о том, что муж и сын расстреляны большевиками. Когда она пела, в зале плакали даже суровые мужчины, прошедшие ад гражданской войны! И под цыганские песни в ее исполнении не танцевать хотелось, а крошить хрустальный бокал. И крошили...

Мудрено ли, что певицу постоянно осаждали поклонники? Один из них, отчаявшись получить взаимность, даже стрелял в неприступную красавицу! К счастью, стрелявший промахнулся, его тут же скрутила охрана, а найденную обслугой ресторана пулю Ольга Петровна сохранила, сделав ее своим амулетом...

Популярность Янчевецкой росла день ото дня. Перед ней распахнули двери лучшие концертные залы страны. В Белград она переехала, уже имея статус «королевы романса». Здесь ее популярность превратилась в славу, которой удостаивались лишь звезды мировой величины. Концерты Ольги Янчевецкой в прямом эфире транслировало радио, ее снимали в кино, постоянно приглашали на роли в национальный театр. Она пела и в ресторане «Казбек», куда пускали по специальным пропускам только избранных... К многочисленной армии загребских поклонников прибавились и поклонники белградские. Едва ли не ежедневно Ольга Петровна получала предложения руки и сердца. Но к тому времени она уже сделала свой выбор: вышла замуж за своего аккомпаниатора, пианиста Юрия Азбукина. Они познакомились на том самом пароходе, который в 1920 году привез в Югославию русских беженцев. Они прожили долгую и, в общем, счастливую жизнь, навсегда простившись лишь в 1968 году, когда Ольга Петровна схоронила мужа на белградском кладбище.

Войну их семья пережила в оккупации. Немцы не раз предлагали певице баснословные гонорары, присылали на переговоры важных чиновников, но петь она наотрез отказывалась. Да и как иначе могла поступить женщина, чья родина полыхала в пожарах вражеского нашествия? Конечно, подобные отказы всякий раз были связаны с серьезным риском: немцы в Югославии не особенно церемонились, расстреливая даже за косой взгляд в свою сторону. Бог спас — Ольга и Юрий остались живы. Она потихоньку продавала свои драгоценности, на что семья и существовала. К концу войны от всех украшений певицы оставалась лишь та самая пуля–амулет...

После освобождения Ольге Янчевецкой потребовались считанные месяцы, чтобы возродить былую славу. Ее известность вновь стала такой широкой, что однажды в белградский ресторан «Скадарлия» послушать королеву романса пришел президент Югославии, всемогущий председатель югославской компартии Иосип Броз Тито. Метрдотель сначала остолбенел, а затем крикнул: «Прекратить музыку! Тишина!» Но Тито сердито сказал: «Нет–нет! Я специально пришел послушать пение Ольги. Продолжайте». С того вечера лидер Югославии не раз приходил послушать русскую звезду. А ведь ей к тому времени было уже за 60, но свой изумительный вокал она сохранила до последних дней.

Обо всем этом рассказал в своей книге «Королева русского романса» и сербский журналист Коста Дмитриевич. Нашлось там место и эпизоду, который, пожалуй, можно считать главным в жизни певицы. Однажды знакомые прислали ей вырезку из советской газеты «Известия», где говорилось о том, что умер знаменитый писатель, лауреат Сталинской премии Василий Янчевецкий, известный под псевдонимом Василий Ян, и его сын Михаил благодарит всех, кто высказал по этому поводу соболезнования. Ольга Петровна прочла заметку — и упала в обморок... В 80 лет она отправилась в Москву к своему единственному ребенку.

«Сын встретил мать на вокзале, обнял и прошептал: «Теперь я верю, что Бог существует», — напишет после Коста Дмитриевич...

Ее сыну тоже досталось от жизни. В свои 50 лет он успел и повоевать, и отбыть срок на Ямале в одном из лагерей ГУЛАГа. Возвратившись в Москву и поселившись в чудом сохранившейся квартире отца, он не расставался с ним до самой кончины Василия Григорьевича, а позже стал председателем комиссии АН СССР по литературному наследию В.Яна...

Через год после встречи в Москве Михаил Васильевич сам приехал к матери в Белград. А чуть позже побывала здесь и сестра Игоря Евгеньевича Некрасова, которая привезла брату бесценный подарок — три пластинки знаменитой тети. Первая из них — часовой диск, выпущенный в Триесте. Две другие — миньоны. «Хорош мальчик», «Эх, была не была», «Распошел», «Все мы были молоды», «Чубчик», «Калитка» и «Слышен звон бубенцов издалека». На конверте одной пластинки надпись «Дорогому племяннику Игорю. Тетя Оля. 17.ХII.72г.». На конверте другой — «Игорю — автор».

Здоровье так и не позволило Игорю Евгеньевичу повидаться с тетей. Опять же, выбраться за границу, особенно из провинции, по тем временам было не так–то просто.

А Ольга Петровна Янчевецкая, русская певица с белорусскими корнями, скончалась в 1978 году в возрасте 88 лет. На ее могилу в Белграде кто–то несколько лет подряд приносил свежие гвоздики, ее любимые цветы. Со временем цветы стали появляться реже, а потом и вовсе исчезли...

Юрий СКОРОХОД.

http://pda.sb.by/post/92434/

Белград

Эгоистично и несчастно

Бросаюсь в улицы твои

Как от любви счастливо-страстной

К больной и горестной любви

Себялюбиво-равнодушный,

Толстяк, сластена, меценат…

Но дотемна не будет скучно вдыхать каштанов аромат,

Поэт влюбленный и курчавый

Порвет свои черновики,

Когда затеплятся над Савой

Ночных свиданий светляки

И тихо слабенько закаплет

Над сонным равенством тепла,

Но при дожде сильнее пахнут

Цветы, деревья и дома.

Ольга К.

Справка

«Жила тихо, мирно старая Сербия. Через каждые два-три шага полусонная кафана, с “црной кавой”, ”чевапчичами“, городскими слухами, “новинами” и, как необязательная дань эстетике, цыганский оркестрик. Ночь начиналась в 9 часов вечера, утро в 6 часов утра. Но стряслась великая русская, налетели русские эмигранты и все пошло вверх дном. Белград запел, затанцевал, засиделся до поздней ночи. Всякая уважающая себя кафана, считает теперь минимумом респектабельности иметь у себя сценку и на ней русские театры типа гротеск, либо на худой конец ”чувени руске балалайки“[1].

«… В субботу русского тянет в ресторан. Местную кафану, где заунывно поют цыгане, он не любит, хочет своего, родного...

Кроме трех больших ресторанов, в Белграде свыше тридцати разного рода русских “нормальных” столовых и закусочных.

Сербы любят еще русские рестораны потому, что там обычно играет хор балалаек, поют про Кудеяра с двенадцатью разбойниками, про широкую Волгу со Стенькой Разиным и про то, что русские не могут жить без шампанского и без пения без цыганского... К 12 часам ночи Белград засыпает. Улицы пустеют. И если встретишь редкого прохожего, без ошибки можно сказать, что это один из неугомонных русских...»[2]

* * *

В Белграде было более 10 балалаечных оркестров[3].

Прежде всего это — оркестр и хор под управлением Георгия Черноярова, завоевавшего за короткое время Европу и ее центр Париж. В марте 1923 г. его оркестр с успехом выступал перед королевской четой во дворце в Белграде[4]. К осени 1924 г. в нем было уже 17 человек. В угоду «нравам» играл модные танцевальные мелодии под «бесовские пляски» веселящегося Белграда[5].

Потом назову ресторан «Старую скупштину» (угол ул. Милоша Великого, 23 и ул. Масариковой) и игравшие в ней оркестры Мики Островского, исполнявшего как русские, так и сербские песни[6], и Кинашевского под управлением Ф.И. Данилова[7].

В 1923—1924 гг. в ресторане «Загреб» (ул. Дечанская, 5), и «Позоришном бифе» (Театральном кафе) выступал одно время созданный еще в Константинополе русский оркестр «Балалайка» под управлением М.С. Собченко при участии солиста виртуоза Д.И. Турова и баритона А.А. Орлова. В репертуаре до 100 пьес, например из оперетт и опер «Аскольдова могила», «Пиковая дама», «Травиата», «Кармен», «Тоска», «Сказки Гофмана», интермеццо из «Сельской чести» Масканьи, произведения Чайковского, Глинки, Шуберта, Грига и др. Есть мелодии из сербских композиторов, русские и сербские народные песни, русские и цыганские романсы, русское и сербское попурри. Традиционными были «Калинка», «Вниз, по матушке, по Волге», «Кудеяр». В хоре пел сподвижник В.В. Андреева А.С. Шевелев. Солисты: первый тенор — Севрюгин, второй тенор — Турок, Бартош — бас[8].

В ресторане «Великобритания» (ул. Пуанкаре, 13) играл великорусский оркестр балалаечников «Баян» под управлением Шаповаленко при участии солистов О.Н. Григорьевой и В.Д. Шумского[9].

В сербском ресторане «Врачарска касина» (ул. Негушева, 25) под русские закуски, русскую водку и сербские блюда играл русский оркестр балалаечников в составе 16 человек под управлением А.Н. Кузьменко при участии солистов баритона Е.С. Габаева, исполнительницы цыганских романсов О.Н. Григорьевой. Репертуар — мелодии из «Князя Игоря», «Кармен», «Пиковой дамы», «Травиаты» и др. Много русских и сербских песен. Современники отмечали тенор Андреева, баритон Габаева, а также голоса Галилея, Орлова и Янушевского[10].

В Топчидерском ресторане в парке выступал оркестр балалаечников Квятковского с участием исполнительницы цыгвнских песен Н.Г. Вишняковой — «Раз пошел...», «Лапти мои», «Соса-Гриша» и др.[11]

В ресторане «Империя» (Кральев трг) с 1 сентября 1926 г. играл перешедший туда из Топчидерского ресторана оркестр «Яр» под управлением В.В. Добровольского. В парке же стал выступать оркестр П.И. Недзельницкого при участии солистов Е.Г. Ивановой и Н.В. Лебедева[12].

В ресторане и пивной «Задруга» на Славии. ежедневно можно было слышать русский оркестр и хор под управлением упоминавшегося Квятковского[13].

«Весьма знаменательно, — писал театральный обозреватель «Нового Времени» К. Шумлевич, — что не только русские, но, можно сказать, даже главным образом, сербы слушают балалаечников с неослабным вниманием и ”требуют тишины“. Русские песни “Волга-Волга”, ”Кудеяр“ и другие, в особенности меланхолические, пользуются у сербов неизменным, огромным успехом»[14].

В ресторане отеля «Славия» выступал оркестр и хор балалаечников «Сокол» при участии артистки Марии Ласки, ее мужа Яши Яковлева и солистов Е. Габаева, В. Галилея[15]. «Большим успехом пользовался комический дуэт Цоца-Моца — актер Аркадий Тамаров и певец Орлов»[16].

Позднее, в 1927 г., там стала выступать известная когда-то по северной столице оперная певица, скрывавшаяся под громким псевдонимом графини де ла Рок, Ольга Янчевецкая. В эмиграции она сменила амплуа и завоевала публику своими романсами и песнями. В своей «исповеди» она писала: «Помню, в моем репертуаре наряду с романсами Очи черные и Прощай была любимая всеми песня Эй, шарабан... Гости нетерпеливо ожидали начала моего выступления в костюме цыганки с шалью, и как только начну по слогам распевать Ша — ра — бан, все уже поднятые бокалы с треском разлетаются на осколки по бетонному полу. И веселье продолжалось... Разбивались все бокалы, а публика, аплодируя мне, просила повторить ту самую, излюбленную ею песню. Хозяин ресторана, смеясь, мне говорил: — Боже, госпожа Янчевецкая, фабриканты стекла должны были бы вам дать особую премию и пенсию»[17].

Кроме мемуаров Ольги Янчевецкой, пожалуй, не издано ничего о ресторанно-театральной жизни русской эмиграции. Основным источником является пресса и здесь главным поставщиком информации был снискавший известность еще в царской России К.Я. Шумлевич, который начал в Киеве работать в газетном мире с 1895 г. Писал стихи под псевдонимом Северянин (еще до Лотарева) при редакторе Ващенко-Захарченко и публиковал ежедневный фельетон в стихах в газете Крамского «Жизнь и искусство» (вместе с А.И. Куприным). Потом работал в Москве в газете «Курьер» (вместе с Л. Андреевым). В Москве перевел несколько либретто для оперетт. Затем писал в суворинском «Новом времени», где вместе с Юрием Беляевым вел театральный отдел. Во время Гражданской войны был сотрудником Бориса Суворина в Ростове-на-Дону, в Новороссийске и Симферополе по газетам «Вечернее время» и «Время».

Он был известен и как автор романса «Помнишь ночь ...» (музыка А.В. Таскина), а также сборника стихов, изданных в Белграде[18]. Его полная фигура была легко узнаваема на улицах Белграда, равно как были известны и его гастрономические вкусы. Ему посвящено вот это шутливо-милое стихотворение.

Пальто. Усы. И две щеки

Белградцу каждому близки,

А всем знакомая губа

Еще висела у Кюба.

Встречали мы его везде

У Доминика и Родэ,

В Медведе, Вене, у Контана

Донона, даже Квисисана

Всегда остер, всегда речист, —

Он был, как истый журналист.

Вращаясь раньше в мире фраков

Он пил шартрез, бенедиктин,

Отец его Шумлевич Яков,

А он Шумлевич Константин...

А сокращенно это так —

Его друзья зовут Кон’Як...

Он пьет коньяк и сам Кон. Як.

Шумлевич в выпивке мастак,

И с ним Вы состязаться бросьте,

Всех перепьет Вас дядя Костя...

Он утром пьет и после утра —

Его утроба Брахмапутра,

Он в полдень пьет и в файф-о-клок,

Его желудок так глубок

Что мог сравниться б с дном Байкала...

А впрочем даже это мало![19]

Конечно, большинство русских трупп кочевало по увеселительным заведениям, владельцы которых также, имея свой интерес, меняли артистов. Поэтому сегодня они выступали в одном ресторане, через неделю или месяц — в другом, третьем. Шел своеобразный театрально-ресторанный круговорот.

Тут нельзя не вспомнить и открывшийся в ноябре 1921 г. театр товарищества русских артистов «Триолет» под управлением Лебединского (может быть это был П.А. Лебединский, бывший артист «Кривого зеркала») вначале в Русском ресторане Завалишина (Пуанкаре, 7). Репертуар балиевский: водевили, миниатюры, инсценировки и пр. В «Новом времени» отмечали изящную пьесу «Менуэт» в исполнении Н.И. Карякиной и А.М. Адриановой, Андреевой, водевиль «Репетиция» с Адриановой и Юрьевым, декламацию Карякиной по-русски и по-сербски[20]. Потом была постановка оперетты «Лекарство от девичьей тоски»[21]. С успехом выступал в «Триолете» балалаечник В. Шумаков, игра которого напоминала лучшие дни балалайки Василия Васильевича Андреева, Бориса Трояновского, Виктора Абазы, Николая Привалова, Зарубина и др. Однако потом «Триолет» как-то незаметно сошел с газетных страниц и, вероятно, со сцены. Возможно, сыграла свою роль конкуренция, может быть интриги, на которые так щедр артистический мир.

Нельзя забыть и знаменитого ресторатора Марка Ивановича Гарапича, много лет управлявшего ресторанами «Стрельна» и «Мавритания» и владельца ресторана «Жан» в Москве. С 1920 г. содержал ресторан «Москва» в Загребе. В его руки в середине 1920-х годов перешла «Русская семья» (бывшая «Русская Лира»)[22]. По вечерам у Гарапича играл балалаечный оркестр «Яр» под управлением П. Дриджа[23], выступала примадонна осиекской оперы Е.И. Линевич[24]. Там же можно было услышать известную В.М. Андрееву с цыганскими песнями[25]. 9 июня 1926 г. в ресторане был прощальный бенефис А. Вертинского[26]. С ноября того же года перед вечерней публикой выступала опереточная артистка Сара Лин[27]. Ее Гарапич переманил из прогоревшего театра «Гротеск», гастролировавшего в Белграде в октябре 1926 г.

В 1927 г. у него выступали «Русский Баян» Юрий Спиридонович Морфесси с куплетистом Павлом Троицким[28]. Знаменитый певец пел в «Русской семье» более полугода (до февраля 1928 г.) и отпраздновал там 25-летие своей концертной деятельности (11 декабря 1927 г.). Он начал карьеру в Одессе в оперном «Русском театре». Дебютировал в «Фаусте» в роли Валентина. После пел в Киеве в опере Бородая и Брыкина, позднее перешел в оперетту к Семену Николаевичу Новикову, где режиссером был знаменитый Александр Эдуардович Блюменталь-Тамарин. С последним уехал в Москву в Никитский («Интернациональный») театр. Потом был Санкт-Петербург и участие в оперетте Николая Георгиевича Северского в «Екатерининском театре». Пел в Санкт-Петербурге на сценах «Олимпии» и «Пассажа» и других подмостках. Затем пошли концерты. Объехал всю Россию. Из Питера уехал в 1918 г. Обосновался в Париже[29].

В апреле 1928 г. у Гарапича гастролировал тенор Михаил Федорович Вишневский и солистка Елизавета Григорьевна Иванова[30]. (Вишневский учился пению у Морского, затем у А.Ф. Оленина и потом у Евгения Эдуардовича Виттинга. Около 10 лет пел в Прибалтике.) Репертуар традиционный: «Вдоль по улице метелица метет», «Москва», «Эх, была не была», «Вдоль по Питерской». Цыганские песни «Цыганка Маша», «Мы вышли в сад»[31].

В ресторане «Казбек» с успехом выступал талантливый музыкант, певец, артист Петр Дмитриевич Вертепов. Блестяще окончивший строительный факультет Белградского университета, он — родившийся в артистической семье — так и не стал строителем, выбрав ресторанную сцену, где играл в оркестре, пел, и лихо танцевал лезгинку с кинжалами. С оркестром „Казбека" выступал во дворце Короля Петра, за что все музыканты получили серебрянные медали „За услугу Королевскому Дому".
Во время войны он в рядах Русского Корпуса. Потом была Австрия, скитания по лагерям. В 1950 г. перебрался в США. Состоя во многих воинских и общественных организациях, участвовал на благотворительных балах, концертах и вечеринках. Выступал с хором в фильме „Доктор Живаго"[32].

Можно назвать и еще одного известного певца — баритона Николая Михайловича Аммосова (Амосова). Днем пел в кинотеатре «Коларац» четыре раза перед сеансами, а по вечерам — в «Русской семье». Он окончил Киевскую консерваторию у профессора Цветкова. Артистической деятельностью занимался с 1920 г. Репертуар обширен: оперные арии из «Евгения Онегина», «Князя Игоря», «Хованщины». Песни «Тени минувшего», «Умчалися годы», «Очи черные», «Бывали дни веселые», «Тоска, печаль...», «Я забуду тебя очень скоро», «Бубенцы», «Статуэтка», «Благодарю» и т. д.[33]

И еще одно имя — обладавшая сильным контральто русская Алла Баянова, исполнительница цыганских песен, снискавшая впоследствии известность и в Советском Союзе[34]. Она и сейчас не утратила любви слушателей. О ней А. А. Гиммерверт написала книгу «Непохожая на всех Алла Баянова. Известное и неизвестное» (М., 2004). Есть там страницы и о ее жизни в Белграде.

Русское театральное искусство было тесно связано и с рестораном со знаменитым названием, навевавшим воспоминания о Санкт-Петербурге, «Медведь» (ул. Доситеева, 1). В 1924 г. там играло тривиальное трио. Выступал известный С.Н. Франк[35]. С сентября на его сцене пошли спектакли театра «Мозаика»: «Вор» А.Т. Аверченко, «Тени прошлого и настоящего», кинопримитив, «Вечерний звон», музыкальная картина, «Сатир», гротеск Н.Я. Агнивцева. «Яша, Глаша и Луна», «Ямщик, не гони лошадей» — лубки и др.[36]

В феврале 1925 г. в «Медведе» стал работать «Подвал артистов», открытый по инициативе артистов во главе с В.С. Севастьяновым. Они хотели устроить его наподобие знаменитого мюнхенского «Simplicissimusa», в котором за 50 лет пересидели все знаменитости искусства и сцены. К оформлению помещений были привлечены разностилевые В.И. Жедринский, А.А. Вербицкий и В.Я. Предаевич[37].

15 февраля 1925 г. появилась реклама «Подвала артистов» б. «Медведь» — «буфет, лучшая кухня, обеды, ужины, музыка, сольные выступления артистов, модные танцы»[38]. С марта шла ежедневно программа кабаре[39]. Выступал цыганский хор при участии известной Н.Г. Вишняковой[40]. В апреле на сцене игралась оперетта «Кармен»[41]. В мае — фарс «Пуговица от штанов»[42].

Тогда же там выступала труппа с модным названием «Фокс»: «Настоящие парни», одноактная пьеса Аверченко; «Любовь по прямому проводу», фарс. Танцы, куплеты, лубки. Режиссер А.А. Орлов[43]. Однако мюнхенского «Простофили» не получилось и «Подвал артистов» к 1928 г. «провалился». Причина? Конкуренция, отсутствие необходимой сметки, «таяние» денег у эмиграции, бедность репертуара, отъезд в иные страны артистов, искавших европейской известности, а не провинциальной славы «огородных» Балкан.

По сравнению с «Подвалом артистов» в «Медведе» более удачным оказался трактир «Самарканд» (Влайковича, 5), дававший приют многим театральным группам. В ноябре 1924 г. общество балаганщиков «Ягодка» устраивало свой первый вечер в его помещении, отремонтированном в стиле старых московских трактиров. В труппу входили В.М. Андреева, М. Бологовская, В. Бологовской, А. Вербицкий, Г. Елачич, В. Жедринский, В. Нелидов, М. Оленина, Г. Троицкий, С. Франк, О. Шматкова и др.[44] Руководители труппы: Нелидов и Жедринский. Жанр — театр миниатюр, театр «Гиньоль». Доминировал балет с Мурой Бологовской, познакомившей сербов с пуантами, с Ольгой Шматковой и другими танцовщиками Королевского театра. В сопровождении импровизированного хора из профессионалов и любителей под управлением В.И. Пржевальского пела цыганские романсы В.М. Андреева. Пользовалась успехом кантата в честь «Ягодки» в исполнении «духовой капеллы» из бумажных труб. При этом Жедринский обнаружил талант и декламатора. Собравшиеся острили «В Туле Белград» (tout le Белград)[45]. В «Ягодке» выступал вездесущий Сергей Франк[46]. Потом «Ягодка» ушла и дала рекламу о своем концерте в конце февраля и в начале марта в помещении «Свободного театра» (Якшичева, 11). Вначале программа была обозначена как «Вечер смеха, балета и пения», потом — «Вечер балета, смеха и мимики»[47]. Состав ее был несколько сокращен, в него входили М. Бологовская, М. Оленина, О. Шматкова, В. Бологовской, Г. Троицкий, С. Андреевич, С. Браня(?), В. Севастьянов, Г. Елачич. Муз. Вл. Нелидов. Художник Жедринский. У рояля м-ль Цакони[48]. Это было последнее упоминание о «Ягодке».

На месте пропавшей «Ягодки» появилась в конце 1924 г. в «Самарканде» более удачная труппа «Фокс», открывавшая сезон 21 декабря спектаклями «Веселая мельница», «Ну, пустяки, что такое», «Без суфлера», «Улица», «Мичман Джонс», «Китайский рай», «Флирт Розенберга». До и после спектакля играл ставший непременным струнный оркестр[49].

Бешеным успехом пользовался С. Франк, выступавший под гитару с цыганскими и русскими песнями и романсами. «Новое время» писало о нем: «Голоса почти нет. Но есть школа и превосходная игра на гитаре. А в общем создается приятное настроение. Ведь русская и особенно цыганская песня — вся в настроении». Франк, отмечалось далее в газете, «неподражаем» в роли рассказчика рассказов И. Горбунова, Н. Лейкина, А. Аверченко. «Особенно хорошо удаются г. Франку рассказы о купеческом быте»[50].

Успехом, в частности, пользовалась и игра Сазоновой и Ольшевского в скетче Аверченко «Милая головка», Е. Евгеньев и Е. Романова в комедии «Без суфлера». Декорации делали Б.И. Дачевский (Дочевский, Дячевский) и Н.К. Мамонтов, потом к ним присоединился и А.В. Топорнин. Конферанс вел С.С. Страхов[51].

И его выступления в «Фоксе» были, вероятно, одной из приманок для публики. 27 декабря «Фоксом» были заявлены «Царство доллара», «Собачий фокстрот», Новогодняя Пасха, Русско-сербские частушки, «Женская чепуха», «хор братьев Фоксовых» и др.[52]

3 и 4 января 1925 г. «Фокс» оповещал «почтеннейшую публику» о новых миниатюрах — «В дамском белье», одноактный фарс; А.Н. Вертинский «Старички и девчонки», одноактная оперетта; «Собачий фокстрот», «Три кинто на трех ослах», лубок, злободневные куплеты, «Разбитое зеркало», одноактная комедия, сольные выступления[53]. 17 января 1925 г. «Фокс» уже оповещал о постановке мозаики: «Я ничего себе не позволял», «Танго смерть», «Лебединая песнь», «Бабочки», «Экстерн Кац», «Яша, Глаша и луна», дуэт из оперетты «В волнах страстей», цыганские песни, танцы и С.Н. Франк[54].

Новый год в «Самарканде» встретили с серьезной программой, поставив Э. Ростана «Белый ужин». Декорации Топорнина и Дачевского. Безукоризненно отыграли артисты Е. Романова и А. Баташев. В фарсах успех имели Евгеньев и Харламов, который показал себя хорошим режиссером. Цыганские романсы мило были пропеты Саликовой[55].

Пела там романсы и актриса Ксения Сибирякова, танцевала Лорен. Особый успех выпадал как всегда на долю дуэта Орлова с Тамаровым, спевших злободневные куплеты на русском и сербском языках.

Как и все другие труппы «Фокс» «кормился» талантом Аверченко, чья «Бочка красного вина» была отыграна Орловым и Евгеньевым, а «Красивая женщина» разыграна Евгеньевым и Тамаровым[56].

В 1926 г. в Рождественской программе «Фокса» (администратор Е.Ф. Евгеньев) значились: «Трагедия молодого моряка», гротеск; «Так, значит, вы мне не папаша?», фарс; «Рождественские мальчики в Белграде», лубок; «Американский скетч», дуэт; цыганский хор. Заявлялись сольные выступления, характерные и классические танцы, романсы, песенки, арии, баллады, рассказы, куплеты и пр.[57]

Здесь трудно сказать, почему «Ягодка» пропала так быстро, а по сути ее близнец «Фокс» продержался на сцене значительно дольше. Здесь может быть выдвинуто множество объяснений: от гонорара до интриг с подбором труппы, когда талантливые исполнители были нарасхват. Что же касается программы, то она может быть обозначена и как мозаика, или дивертисмент, театр миниатюр, жанр которых «не ограничен никакими рамками, все подойдет: и маленькая драма, и водевиль, и оперетта, и рассказ в лицах, и бытовая картинка, и танцы, и кинематограф»[58].

Наряду с «Фоксом» в 1925 г. в «Самарканде» пошли спектакли «Маленького театра», представлявшего молодые артистические силы русского Белграда. Комедии, скетчи, пародии, инсценировки, лубки, оперетты — вот программа выступлений «молодых сил» со «старым набором» по субботам и воскресеньям и в предпраздничные дни[59]. Из скромного репертуара театра можно назвать оперетту-пародию С. Страхова «Кармен», музыкальную картину неистощимого Н. Агнивцева «Уроки танцев», комедию обязательного А. Аверченко «Черная и белая кость», выступления талантливого балагура С. Франка. Режиссер В.И. Щучкин, декорации Б.И. Дачевского и Н.В. Мамонтова[60].

Напомню, что Франк был не только ярким рассказчиком, но и неплохим актером: играл роль Хозе в «Кармен» вместе с Саликовой, исполнявшей заглавную роль[61].

Потом объявлялись «Старички и девчонки» Вертинского, «Семейная драма» и «Черная и белая кость» Аверченко, лубок «Ямщик, не гони лошадей», киносилуэты «Тени прошлого и настоящего»[62]. В феврале планировали поставить «Семейную драму» Аверченко, гротеск Агнивцева «В парке», комедию Амба «Без протекции», лубок «Ямщик, не гони лошадей», Аверченко «Женщины и воры»[63].

Но, видимо, «Маленький театр» подобно своим старшим собратьям скоро прогорел и каких-либо объявлений о выступлениях его больше не было видно. Причина, возможно, заключалась в разнообразной однообразности: фарс, гротеск, лубок, пародия и т. д. Не было мощной рекламы. Репертуар других трупп, соединявших в своих программах балаган и классику, был более привлекателен.

Такая же грустная судьба постигла и открывшийся 25 июня 1925 г. «Театр миниатюр» с традиционным набором из комедий, романсов, куплетов, дуэтов, инсценировок, гротесков[64].

Недолгая сценическая жизнь была и у открытой в июне 1926 г. русской артистической группы «Черная кошка» с ее оперетками, комедиями, фарсами, инсценировками, лубками, пением, характерными и балетными танцами[65].

В «Самарканде» время от времени устраивались и бенефисы популярных артистов, привлекавшие белградцев. Так, 1 апреля 1925 г. русская читающая публика через «Новое время» оповещалась о бенефисе (5 апреля) С. Франка. На трактирных подмостках обещалась быть поставлена комедия Ренникова «Жена из Совдепии», в главной роли Юлия Валентиновна Ракитина, планировались выступление артистки оперы М. Папковой, инсценировка шлягера «Ханум» — музыка и слова С. Франка. Над декорациями для «Ханум» работал Ананий Вербицкий.[66]

11 июля там был объявлен вечер лучшего русского пианиста Бориса Александровича Игнатьева, играющего произведения русских и иностранных композиторов[67].

Свои вечера-концерты устраивало в «Самарканде» и Белградское литературно-художественное общество. Так, 7 июня 1925 г. на одном из них должна была идти двухактная пьеса из советского быта «Уплотнение» Е.В. Глуховцовой (сотрудница «Нового времени», прожившая шесть лет в Советской России). В пьесе действовали начштаба еврей Гроссман, его жена, хвастающая награбленным у «буржуев», красные офицеры, бывшая горничная и «бывшие» интеллигенты. Объявлялось участие «непременных» С. Франка — что-нибудь расскажет, М. Папковой — что-нибудь споет. Конферанс доверялся вести опытному в этом важном деле Юрию Ракитину, звезде русской режиссуры[68].

В 1926 г. «Самарканд» перешел в новые руки, и постепенно трактирная сцена опустела. В конце 1928 г. трактир стал именоваться столовая-буфет М.И. Михайлика и никаких ревю[69].

Нужно вспомнить и выступления театра-ревю «Стрекоза» на сцене в ресторане «Русская круна» (ул. Скоплянская, 11). В новой программе летнего сезона 1928 г. «Когда и где?» ставились такие сценки, как «Деревенская Арлекинада», «Шляпные картонки», «Али-баба», «Способы передвижения разных веков», «Паук и бабочка»[70]. В целом, как отмечалось в «Новом времени», на сцене шли «перелицовки неувядаемого Н. Агнивцева». Из недостатков — большие антракты и «тарелочный сбор среди публики». В газете с иронией подчеркивали, что эту «систему протянутой руки в ресторане… допустили в тех местах, где не берут денег за вход. Здесь же вопреки поговорке, дирекция старается содрать две шкуры и за билет плата, да кроме того клади на тарелку...»[71]

Ресторан в качестве сценической площадки использовали и студенты. 4 апреля 1925 г. состоялось открытие Студенческого артистического кружка «АРС» в русском ресторане «Петроград» (ул. Неманьина, 32). Для начала был избран третий акт драмы А.М. Ренникова «Галлиполи» и «Без ключа» — комедия в одном действии Аверченко. Руководитель Юлия Валентиновна Ракитина.

У молодежи были и другие возможности делать первые шаги в искусстве. Общество «Ассамблея» — любителей русского искусства всех направлений — нашло приют в ресторане «Теремок» (ул. Короля Милана, 77). На последних вечерах были поставлены отрывки из пьес В.В. Романова «Когда умирает любовь» и его же одноактная пьеса «Развод» — режиссер В.Н. Плющевский-Плющик; «Хирургия», «Рассказ г-жи N. N.» А. Чехова, пародия на «Горе от ума» С. Страхова, «Китайский рай» Н. Агнивцева (режиссер В. Щучкин)[72]. Оформляли спектакли Н.В. Мамонтов и А.М. Росселевич[73].

По воскресеньям в «Теремке» собиралось общество «Гамаюн» — прибежище молодых поэтов и литераторов: А.К. Елачич, Ю.Б. Бек Софиев, В.А. Эккерсдорф, А.П. Дураков, Б. Соколов, И.Н. Голенищев-Кутузов, С.С. Страхов, В.В. Хомицкий[74].

Более успешным были выступления «отцов» в калейдоскопе трупп, таких, как петербургская из 1917 г. «Би-ба-бо» под управлением супружеской четы Я. Яковлева и М. Ласки и сербо-русская «Весела кокошка» («Веселая курица») под управлением Н. Альвар и Е. Габаева. Программа в обеих группах выдержана была в стиле русских театров-миниатюр[75]. В Би-ба-бо в программе играли главную роль две пьески на сербском языке. Так, в шутке «Болтушка» (играли К. Сибирякова и Е. Евгеньев) муж не выносит болтовни жены и уходит из дома, а жена симулирует самоубийство. Имел успех у публики и «Ансамбль четырех кавалеров» — Яковлев, Тамаров, Орлов, Евгеньев, равно как и комические куплеты Тамарова. Были и оперные арии и романсы в исполнении Германович[76]. В «Веселой кокошке» играли сербские артисты Мила Данулович, Данулович 2-я; из русских — баритон Габаев; пианист и композитор Веселовский; фарсовый комик Харламов и др.[77]

9 июня 1927 г. в кафане «Славия» открыла сезон новая артистическая группа «Жар-птица». Режиссером и распорядителем был преданный миру театра В.И. Щучкин. В программе миниатюры и сольные выступления[78]. В «Жар-птице», отмечали в «Новом времени», конферанс шел на сербском языке, что сразу завоевывало симпатии местной публики. прекрасные стильные декорации и костюмы. В программе: старые номера из репертуара дореволюционных театров миниатюр; лубок «Ванька и Танька», старый «Царь Ахрамей» и скетч из жизни апашей, репертуар «Театра ужасов». Добавлю, что «Сказка о премудром Ахромее и пресветлой Евпраксии», гуселька Чуж-Чуженина (Н. Фалеев), муз. Пергамента, шла в 1912 г. в петербургском «Театре Мейсонье», программа которого определялась четырьмя словами — «Юмор, Сатира. Музыка. Краски». Название было плодом нехитрых рассуждений: «Есть Рубенс, но есть и Мейсонье. Устроим театр Мейсонье, театр небольших по объему сценических вещей». Рисуя картину этой сказки, рецензент сам впадал, пишет Л. Тихвинская, в «древнерусский стиль»: «Царь Ахромей все ест, да пьет <...>горы высокие индеек, баранов и пирогов, окруженные озером из вин, да ласкает царицу. А сам старый, не то что Чур-Чурилушка, добрый молодец с кудрями вихрастыми, со щеками румяными, с песней и пляской <...>. И уходит царица Евпраксия на утехи любви с Чуром, а вместо себя наряжает девку-чернавку. Но девка-чернавка тоже не хочет утех со старым королем и надевает женское платье на гусляра. И чудятся Ахромею рожи Евпраксии в трех лицах»[79]. После таких забавно-приятных картин из псевдо-царского быта — все люди, все человеки, шли отдельные сольные выступления. Небольшой лирический тенор, две танцовщицы, исполнившие порознь и вместе характерные танцы. И в качестве сюрприза выступление с французскими шансонетками и песенками, «уже не молодых по рождению, но вечно юных по темпераменту. Прекрасный изысканный французский язык, каким говорят, кроме некоторых французов, только русские. Красивые изящные жесты. Много интимной шалости в фразировке...»[80]

В октябре следующего, 1928 г., труппа давала представления в ресторане «Академия» на Кнез-Михайловой улице. Программа составлена в стиле «Летучей мыши», «Кривого зеркала» и «Синей птицы»[81]. В первую программу входили: «Кармен наизнанку» — оперетта-пародия; «Термометр любви» — веселые сцены; серенада трех кавалеров — буффонада; «Праздник в деревне» — веселый ансамбль. Режиссеры Л. В. Леонский и В. И. Щучкин. Билеты шли по 10 и 15 динаров[82]. Сама программа менялась еженедельно и состояла из доброго десятка номеров. Там были и гавот балерины Федоровой, номера стильной актрисы Таракановой, выступления Боровиковской в характерных ролях, певицы Фалиери с французскими шансонетками. Декорации Голдшмита и Дачевского, Антипова. Реквизит Мамонтова[83]. Можно упомянуть и милую сценку, в которой представлены три купе спального вагона — одно занято новобрачными, другое — старыми супругами, третье — веселящейся парочкой[84].

19 октября 1929 г. был открыт «Theatre Intime» (ресторан «Сити» в Пассаже Югословенского банка), театр художественных миниатюр по образцу петербургских театров. Во главе труппы стояла Вера Бураго[85]. Программа состояла из 2 отделений по 4 номера в каждом. Пресса отмечала «Песнь индийского гостя» из «Садко» в исполнении Говорова и в сопровождении танцев Драгневич и Ланшевского (Ланцшевский?), мелодраматический этюд С. Страхова «Роковая маска», разыгранный Гордановой (Гардановой) и Эккерсдорфом. Не были забыты и сцена искушения из «Таис» Массне в исполнении Бураго с Ланшевским и очаровательная «Осень» Шопена в исполнении Линевич. Фурор вызвал любимец публики «Чарльстон», да вдобавок еще и «Эксцентрик». При этом костюм танцовщицы Драгневич состоял из минимального количества «тканей», остальное добавляла сама природа; словом, как выражался куплетист Павел Троицкий, «декольте до аппендицита»[86].

Обязательным атрибутом культурной жизни русского Белграда были вечера-концерты, устраиваемые обычно по ресторанам. Так, в Русском ресторане (ул. Дворская, 5) 5 апреля 1924 г. Е.И. Попова спела арию Маргариты, Н.Г. Волевач — арию из «Травиаты», К. Томич — песню Бинички, А.А. Балабан пел романс «Она хохотала» и играл на рояле. В.А. Нелидов, возможно сын посла в Константинополе А. И. Нелидова, пел тенором, баритоном, басом и меццо-сопрано. Концерт был устроен директором Королевской оперы С. Христичем для поправки материального положения одного бывшего артиста Императорских театров. Цена билета 30 динаров, т. е. бутылка смирновской в золоченой бутылке[87]. Играл оркестр Георгия Черноярова[88].

Здесь надо назвать и упоминавшиеся «субботники» литературно-художественного общества, устраиваемые с февраля 1921 г. по разным ресторанам, отелям, залам. Так, на исходе зимы в Русском ресторане «Златан лев» (ул. Пуанкаре, 20) читала стихи актриса и режиссер Ю.В. Ракитина, пели цыганские песни Ольга Эрнани и В.М. Андреева, режиссер Ю. Ракитин — декламировал, критик масонства Г. Бостунич читал свои стихи, пел романсы галлиполиец С. Мошин, кавказские песенки исполнял В. Борзов. Гости также экспромтом выступали со стихами[89]. На другом «субботнике» в октябре 1922 г. играл на балалайке ее виртуоз Валериан Шумаков, выступала Анна Александровна Степовая, приехавшая из Праги, с цыганскими и русскими романсами. Тембр голоса — глубокое контральто.[90] В ее «Песнях улицы», писали в «Новом времени», звучала «вечная элегия жизни, которая близка сердцу каждого человека». Огромным успехом пользовались романсы «Подруга ль тебя разлюбила», «Продавщица фиалок»[91].

Завершая свой экскурс в театрально-ресторанный мир Белграда, можно высказать на бумаге несколько публичных предположений:

отличие белградского ресторанного театра от московских и петербургских кабаре и театров миниатюр состояло прежде всего в том, что в нем соединялись черты и элементы площадного искусства с классическим, взращенным на поле культуры;

театры миниатюр, дивертисменты, гротески, мозаики, фарсы — исчезнув в России, пережили кратковременный расцвет в эмиграции, помогая русским людям забыться;

мимолетность существования большинства ресторанных театров, артистических групп объясняется причинами, изложенными в тексте плюс еще одной — передозировкой балагана, когда возвращение в Россию откладывалось;

русское искусство, прежде всего песенное, театральная классика, хоры, музыка, балет — все это благотворно влияло на сербов, знакомило многих с русской культурой.

http://zarubezhje.narod.ru/texts/Kosik_Mostovye_Belgrada03.htm

Ссылка - http://www.youtube.com/watch?v=fMOI9u45bxI

Добавлено (2009-12-01, 15.28.24)
---------------------------------------------
документальный фильм Тамо Далеко из цикла Русские без России

Режиссер: Татьяна Карпова
Автор сценария: Сергей Князев

Маленькая страна Сербия приняла в 20-е годы около 150 тысяч русских беженцев. Среди них была и Ольга Янчевецкая, дочь русского офицера.

Лихолетье Гражданской войны разлучило ее с мужем и маленьким сыном. Многие годы она ничего не знала об их судьбе, пока случайно в ее руки не попала книга советского писателя-историка Василия Яна - ее супруга.

Ольга стала в Белграде известной эстрадной певицей, ее муж - популярным писателем в СССР. За роман "Чингисхан" он получил Сталинскую премию 1-й степени; другая его известная книга - "Человек меняет кожу" была экранизирована.

Когда времена Тито и Сталина канули в Лету, Ольга наконец встретилась с сыном.

О своих родителях рассказывает Михаил Янчевецкий. В его доме соединились их архивы - рукописи писателя и дневники его жены... Ольга вела записи с 17 лет! Сын читает отрывки из них, слушает граммофонные записи матери - и на глазах уже немолодого человека появляются слезы.

Рассказ сопровождает красивый голос Ольги Янчевецкой: она поет русские романсы о любви и разлуке - поет свою боль...

Ссылки на Ю-Туб:
http://www.youtube.com/watch?v=WGucRx7_C-8
http://www.youtube.com/watch?v=Ef5UCPPzztI&feature=related
http://www.youtube.com/watch?v=rXENg0wd7XU&feature=related
http://www.youtube.com/watch?v=I9TXFV16nck&feature=related
http://www.youtube.com/watch?v=JXoH5G8kocc&feature=related
http://www.youtube.com/watch?v=MZjvWLCgGB4&feature=related

СтатьЯ старшего научного сотрудника Института мировой литературы, доктора филологических наук, специалиста по истории литературы русского зарубежья Юрия Алексеевича Азарова, посвящённую жизни русской эмиграции в Югославии.

Югославию начала 1920-х годов вспоминали многие беженцы, и в этих воспоминаниях всегда было что-то общее. «Белград произвёл на нас чрезвычайно приятное впечатление. Как будто большой русский провинциальный город, вроде Екатеринослава или Елизаветграда. На перекрёстках таблички с русской надписью "улица". Вокруг – испорченная русская речь, будто живут хохлы или белорусы. Только некоторые слова иногда коробят слух и слегка сбивают с толку. Театр, например, имеет обидное название "позориште". Вообще, по мере того как количество наших русских увеличивалось притоком беженцев из Константинополя и Болгарии, мы всё более и более начинали чувствовать себя хозяевами города. Зная твёрдо, что через несколько месяцев придётся ехать обратно домой, они весело ходили по городу, с пренебрежительной любознательностью поглядывая по сторонам, чтобы потом, дома, передать оставшимся впечатление о своём оригинальном затяжном пикнике. А сербы, в свою очередь, шли нам навстречу во всём. Многие их учреждения заполнились русскими служащими, особенно городское самоуправление, отделение статистики, железная дорога, военное министерство. К нашему фантастическому сербскому языку не придирались, так как орфография у самих сербов весьма неустойчивая. Некоторые наши профессора стали читать лекции в Белградском и Загребском университетах. В Королевской опере и в драме появились русские певцы, певицы, актёры, актрисы. Режиссёром сербской драмы стал помощник режиссёра Александринского театра Ю. Ракитин. Шли "Три сестры", "Дядя Ваня". И в опере часто ставился "Евгений Онегин". А в провинции, особенно в деревнях, русские священники назначались настоятелями сербских церквей» [1].

Подобную характеристику беженцев, не по своей воле оказавшихся в 1920 году в Королевстве сербов, хорватов и словенцев, можно назвать типичной [2]. Она была дана в воспоминаниях фельетониста, прозаика и драматурга А. Ренникова (А. М. Селитренникова), сотрудника эмигрантской газеты «Новое время». Ему удалось передать настроения соотечественников, их веру в скорое возвращение, атмосферу неопределённости в начале изгнания. Но вскоре горький опыт эмигрантской жизни заставил многое переоценить и отказаться от прежнего оптимизма. Иное настроение характерно для опубликованного через три года в той же газете стихотворения «Наш долг» князя Фёдора Касаткина-Ростовского, известного поэта предреволюционного времени, офицера лейб-гвардии Семёновского полка. Оно начинается строками, отражающими постепенное осознание трагедии изгнания; неизменными остались желание вернуться на родину и уверенность в том, что это когда-нибудь произойдёт:

Мы будем все не те, когда назад вернёмся,
Под гнётом прошлых мук, желаний и тревог. [3]

По своему составу русская колония большим разнообразием не отличалась – в ней преобладали военные. В этом плане ни один город не мог сравниться с Белградом: чтобы это понять, достаточно было пройти по его улицам. Повсюду, включая государственные учреждения, встречались хорошо знакомые со времён Гражданской войны цвета хаки – шинели и френчи, частью демилитаризованные, а частью по-прежнему украшенные заметными эмблемами старых гвардейских и других аристократических воинских частей, везде были видны потрескавшиеся золотые и серебряные погоны, ордена и значки на когда-то пёстрых, а теперь полинявших ленточках, разные лампасы и околыши [4].

Хочется особо отметить, что лишь Югославия, несмотря на послевоенные трудности, оказала русским настоящее гостеприимство. В отличие от многих государств, на которые выплеснулась первая волна эмиграции, положение беженцев здесь отличалось в лучшую сторону. На них не смотрели как на непрошеных гостей, русских никогда не считали здесь чужаками. В народе жила память о братской помощи, оказанной в период Балканских войн, о том, что именно Россия сыграла главную роль в освобождении от турецкого ига, благодаря чему страна обрела государственную независимость [5]. Помнили и о том, что в 1914 году она защищала сербов, вступив в войну, которая в конечном счёте и привела к революции, породившей изгнание.

Беженцы неизменно встречали в Югославии сочувствие, въезд не ограничивался визами или квотами, была предоставлена возможность свободно выбирать места для жительства. Большую помощь оказывало югославское правительство и король Александр I Карагеоргиевич, которого многое связывало с Россией: когда-то он состоял в Пажеском корпусе, был выпускником Императорского училища правоведения, его тётки по матери Милица и Анастасия стали женами великих князей Николая Николаевича и Петра Николаевича.

Число русских, осевших в Югославии, в 1920-е годы достигло 70-ти тысяч. Как правило, сюда прибывали беженцы, которые вместе с Белой армией эвакуировались из Одессы, Новороссийска, Севастополя, портов Крыма (через Турцию, Грецию и Болгарию) или кружным путём приехали из Сибири, Китая, Америки. В основном эмигранты оставались в больших городах – Белграде, Земуне (позднее Земун вошёл в границы Белграда), Нови-Саде, Любляне, Загребе, Сараево, Скопле. Большинство обосновалось в православной Сербии – столице Королевства Белграде и в Нови-Саде, где появилась вторая по величине колония. Меньше русских поселилось в Словении и Хорватии, в которых доминировало католическое население, и в Боснии и Герцеговине, где преобладали мусульмане.

Для приёма и расселения были образованы особые учреждения – Государственная комиссия и Управление русского главноуполномоченного по устройству русских беженцев, был также создан Комитет русской культуры. На правительственном уровне беженцев представлял главноуполномоченный В. Н. Штрандтман, с 1914 по 1918 год поверенный в делах России, которого местные власти продолжали считать послом несуществующего государства. С королём Александром I его связывала дружба ещё со времён совместной учёбы в Петербурге в Пажеском корпусе. Комиссию по устройству возглавил известный учёный-славист, президент Сербской академии наук, выпускник Московского университета Александр Белич. Он же руководил Комитетом русской культуры, который состоял из трёх представителей югославской стороны (кроме А. Белича Л. Йованович и С. Кукич) и трёх представителей эмигрантов (С. Н. Палеолог, В. Д. Плетнёв, М. В. Челноков). Забота югославских властей проявилась и в том, что была оказана помощь в организации русских учебных заведений и библиотеки. Так, уже в 1920 году в Белграде открылись Русско-сербская гимназия и Русская народная библиотека.

Молодое государство, появившееся на карте Европы в 1918 году, остро нуждалось в специалистах с высшим образованием. После Балканских войн и Первой мировой войны страна была обескровлена, «прослойка» национальной интеллигенции составляла лишь незначительную часть населения. Согласно статистическим данным, в 1921 году только число неграмотных доходило до 51,5 %. В то же время среди беженцев 62 % составляли люди со средним образованием, 13 % были выпускниками высших учебных заведений. Поэтому многие инженеры, юристы, врачи, педагоги, архитекторы, учёные и другие специалисты смогли получить работу, соответствовавшую их профессиональным навыкам. Свидетельства об образовании и дипломы, полученные до революции, были официально признаны. «Благородное положение по отношению к эмиграции заняла Югославия, – отмечал видный русский учёный-эмигрант Г. Н. Пио-Ульский. – Она, несмотря на сравнительно тяжёлое финансовое положение страны после Великой войны, оказала русским людям широкое гостеприимство. К приходу русских эмигрантов Югославия нуждалась в интеллигентных работниках высокой культуры, и она их нашла в лице русских специалистов, принёсших в страну свой опыт, свои знания и любовь к труду. Сербы старой генерации, помнящие роль, которую играла по отношению к их стране Majкa Русиjа, и понимая, что потеря эмигрантами их родины есть следствие освободительной борьбы, давшей им, сербам, и целой Югославии возможность быть свободными гражданами собственного независимого большого государства, и до сего времени ведут русофильскую национальную политику, облегчая по мере сил беженцам их существование. Говоря о благородном и широко гостеприимном отношении Югославии к русской эмиграции, нашедшей применение своих сил в области государственной и общественной жизни страны, не следует замалчивать и то, что за это русские люди не остались в долгу перед Югославией и оказали стране неоценимые услуги. Много прекрасных правительственных зданий, украшающих города Югославии, есть дело рук и таланта русских инженеров. Русские профессора издали массу ценных учебников, организовали учёные кабинеты, создали учебные клиники и вообще в учебное дело вложили весь свой опыт и знания. Местная авиация получила развитие также в значительной степени благодаря русским лётчикам» [6]. Следует добавить, что генеральный план застройки Белграда, получивший награду на Парижской выставке, был составлен русским инженером и архитектором Ю. П. Ковалевским. Эмигрантами были созданы Белградская опера и балет, многие отрасли науки получили развитие как результат исследовательской деятельности учёных-эмигрантов – подобных примеров можно привести множество. Именем В. В. Формаковского, бывшего профессора Киевского политехнического института, позднее был назван Институт машиностроения Сербской академии наук. С 1920 по 1941 год более 70 русских профессоров вели преподавательскую работу на шести факультетах Белградского университета; 11 из них стали действительными членами и членами-корреспондентами Сербской академии наук.

Особенности каждого из центров русской эмиграции во многом определялись неоднородностью политических взглядов изгнанников. Если в Париже, например, в основном оказались левые, те, кому более импонировала демократия и республика, то русский Белград всегда оставался правым и монархическим. Осевшие там беженцы по социальному составу и политическим убеждениям в значительной степени отличались от беженцев, нашедших пристанище и в других европейских и неевропейских государствах. Это была именно белая эмиграция, так как в Югославию, помимо представителей научной, творческой, технической интеллигенции, лиц духовного сословия, прибыли добровольческие части, казачьи полки. Ещё во время Гражданской войны, в феврале 1920 года, генерал А. П. Кутепов получил согласие на будущий переход добровольцев на югославскую службу.

Первая кавалерийская дивизия (более 3300 сабель) была зачислена в пограничную стражу королевства. Большинство составляло кубанское казачество (в 1931 году – 3,5 тыс. сабель), входившее в состав трёх полков Кубанской дивизии. Как правило, казаки держались вместе: например, в Воеводине возникло около 30 поселений – станиц, хуторов, куреней. В сопредельных с другими государствами районах казаки несли пограничную службу, но в основном занимались ремесленничеством, сельским хозяйством, коневодством, часто устраивали соревнования и джигитовки. В Югославии выходили книги по истории казачества, издавались казачьи газеты.

Общее число военных приблизительно составляло 35 тыс., то есть примерно половину русской диаспоры. Здесь же разместился штаб Белой армии под командованием генерала Врангеля, а в сентябре 1924 года в Сремских Карловцах был создан Русский общевоинский союз (РОВС). Военные организовали многочисленные учебные заведения: Русский военно-научный институт, Зарубежные высшие военно-научные курсы проф. Н. Н. Головина (филиал военных курсов в Париже), Русский кадетский корпус имени великого князя Константина Константиновича, офицерские курсы при РОВС.

В Югославии находился и центр церковной жизни, именно там в 1921 году православные иерархи, ушедшие в эмиграцию вместе с армией Врангеля, провели Собор, учредивший Русскую зарубежную церковь, которую возглавил митрополит Киевский и Галицкий Антоний (Храповицкий). Решения Карловацкого собора фактически отделили Русскую зарубежную церковь от Московской патриархии.

Неповторимая эмигрантская жизнь, как и в других центрах, продолжалась в Югославии всего два десятилетия. После Второй мировой войны, положившей начало социалистической революции, большинство русских уехало на Запад, некоторые приняли решение вернуться на родину или были насильственно депортированы (как казаки) союзниками СССР по антигитлеровской коалиции.

Юрий Азаров

Okretne igre (1976)
Pavle Pavlovic (1975)
Grlom u jagode (1975)
Ludi emigranti (1973)
Podne (1968)
Jutro (1967)
Kогда буду мёртвым и белым (1967)

Ольга Янчевецкая
Альбом Чубчик
Год50х60гг.
РСМ
Битрейд-1411кб\с
Янчевецкая.rar
Размер:338.81 Мб

01-Чубчик
02-Калитка
03-Новая деревня
04-Колокольчик
05-Хорош мальчик
06-Эх была не была
07-Все мы были молоды
08-Эх раз пошёл
09-Мимоза
10-Моя рома
11-Сегодня как вчера
12-Голубым цветочком

Бонус:

13-Степь
14-Чёрные гусары
15-На последнюю пятёрку
16-Ах зачем эта ночь
17-Как полосоньку я жала
18-Шарабан
19-Как цветок душистый

Ссылка для скачивания файла:
http://ifolder.ru/18648169
http://www.megaupload.com/?d=WZ09ROCV

http://www.megaupload.com/?d=WCBJSB4E

Спасибо Kurganoff за запись

Мегауплоад как всегда поначалу не хочет отдавать файл:)))

Но как только станет доступным - обязательно прослушаю.

Будьте добры, заливайте на нормальный общедоступный файловый обменник.

Ссылка на просмотр онлайн: http://www.youtube.com/watch?v=tlYj8qmIxLM