ССЫЛКА: http://ru.youtube.com/watch?v=KlmCy4qGX_M

Смешное обсуждение национальности Юла Бриннера в английской Википедии. Смысл нижеприведенной оттуда цитаты - Юл Бриннер, если посчитать, что и сколько там было намешано, почти полностью похож на Ленина.

According to his son Rock's book, he was 1/4 Swiss, 1/4 Mongolian, 1/4 ethnic Russian, 1/4 Jewish (his maternal grandfather, who converted to Christianity). Interesting to note that his background is almost exactly like Lenin's (he was 1/4 Russian, 1/4 Asiatic, 1/4 converted Jewish and 1/4 Swedish).

Спасибо за важную информацию. Теперь стало ясно, что фильм "Анастасия" был снят во Франции, вместе с Марусей Димитриевич в этой сцене в ресторане участвует еще один русский эмигрантский исполнитель Дмитрий Усов, который жил и работал в Париже. Дмитрий Усов выступал с Лидией Гулеско, они даже записали совместную пластинку ("Un soir à la Palata").

Maroussia Dimitrievitch.

Soeur ainé d'Aliocha elle commença à se produire separement du reste de la famille vers le milieu des années 30. Dotée d'un tres forte personalité, reine de la communication, elle avait la reputation d'une animatrice remarquable.
Chanteuse et danseuse elle poussa l'oeucumenisme dimitrievitchien jusqu'a introduire la danse espagnole dans son numero!
Pour ceux qui l'ont connue, elle se detache de ses frères et soeurs pas necessairement comme la meilleure mais comme la plus merveilleuse, celle qui laissa le souvenir le plus merveilleux.

Вариант перевода:

Старшая сестра Алёши, она (Маруся) отделилась от семьи в середине 30-ых годов и начала самостоятельную жизнь. Она была очень сильной личностью, королевой в общении, имела репутацию лидера (ведущей). Певица и танцовщица, Маруся привила к артистическим семейным традициям Димитриевичей испанский танец. Оторванная от своей семьи, от братьев и сестёр, она оставила после себя чудесные воспоминания.
------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------ ---------------------------------------------

А вот еще один вариант биографии Алеши Димитриевича, опубликованный на французском сайте www.underwest.com:

En 1917 les Dimitrievitch entreprennent de quitter la Russie par Vladivostok. De là ils rejoindront la Chine où ils travailleront au cirque de Pékin. Par la suite on les vit aussi se produire au Japon, aux Indes, aux Philippines... en 1930 ils arrivent dans le Paris des années folles où ils seront accueillis par l'immigration et surtout par les cadets qui les connaissaient bien. Ils ouvriront à Paris deux restaurants " le Petit Poisson d'Or " et " la Mi-Chaudière " où Joseph Kessel, Jean Mermoz, Saint-Exupéry se rendaient souvent. On les vit aussi travailler dans de nombreux restaurants et donner des galas dans toute l'Europe.

Leur art consistait tout d'abord à danser : les trois frères dansaient à la manière russe, Valia interprétait les danses Espagnoles, puis commença à chanter. Elle fut considérée par certains comme la deuxième voix russe du siècle après la " Panina" (Varia Vassilievna Panina 1872-1911). Aliocha dansait et faisait de sa hauteur (1 m 60) un double saut périlleux ; danseur de claquettes émérite, il signait son nom avec ses talons.

Les Dimitrievitch travaillèrent ainsi avec les Bouglione. Ils étaient alors des artistes complets et pouvaient s'adapter à n'importe quel pays. En 1940, le préfet de police " Chiap " les fera partir par Bordeaux pour le Brésil, car Valia était mariée au premier consul du Brésil. Leur mère décédée, ils ne restèrent pas longtemps au Brésil ; ils partirent ainsi en Argentine, où les frères d'Aliocha moururent dans les années 50. En 1955 Valia, qui était restée en contact avec des immigrés russes, revint en France et travailla avec Volodia Poliakoff . Aliocha travailla donc tout seul ; ce fut pour lui une période de grande solitude. Comme il était bon cavalier il fit du rodéo sous le nom d' " Alejandro el russito "

Sa seur Valia, le père Michel Artzimovitch qu'il connaissait depuis son enfance et d'autres russes permirent son retour en France. Il revint à Paris et lui qui avait toujours accompagné ses frères, cessa de danser pour chanter seul. Aliocha créa ainsi " le tango des émigrants ", compléta le dernier couplet de " Gari Gari " (chanson anonyme du XIX siècle) et changea les paroles de nombreuses chansons tziganes et russes pour mieux toucher son auditoire. Il inventa même une façon " orientale " de chanter : le Tchapur. Aliocha qui n'eut jamais d'enfant vit dans un jeune musicien son fils spirituel :Andre Chestopalov .

Aliocha fut mis en terre orthodoxe au cimetière de Sainte-Geneviève-des-Bois en janvier 1986.

Биография Алёши Димитриевича:

В 1917-ом Димитриевичи покинули Россию из Владивостока. Оттуда они переезжают в Китай, где работают в цирке Пекина. Впоследствии их выступления также прошли в Японии, в Индии, на Филиппинах, а после долгих лет путешествий в 1930-ом они прибывают в Париж, где они были приняты эмиграцией и главным образом младшие из Димитриевичей, которые действительно стали очень популярными. Они открыли в Париже два ресторана "le Petit Poisson d'Or" ("Золотая рыбка") и "la Mi-Chaudière" ("Середина Котла"), в которых часто бывали такие известные писатели как Жозеф Кессэль, Жан Мермо, Сент-Экзюпери. Их выступления также увидели в других многочисленных ресторанах и они стали знамениты во всей Европе. Сначала их (Димитриевичей) искусство состояло в танцах: три брата танцевали в русской манере, Валя интерпретировала испанские танцы, а затем начала петь. Её вокал был признан некоторыми слушателями эмиграции - Вторым Русским Голосом Века, после певицы Вари Паниной (Варвары Васильевны Паниной - 1872-1911). Алеша Димитриевич в начале тоже танцевал и при росте 1 м. 60 см. исполнял свой "коронный номер" - двойное сальто-мортале; был заслуженным чечёточником, и в прямом смысле, своими "пятками" сделал себе имя.

Таким образом, Димитриевичи работали с цирком "Bouglione". Уже тогда они стали состоявшимися артистами и могли жить и работать в любой стране. В 1940-ом (перед началом войны), их хороший знакомый - Префект полиции "Chiap" отправил их из города Бордо в Бразилию, так как Валя была за мужем за главным консулом Бразилии во Франции. Когда умерла их мать, Димитриевичи более не захотели оставаться в Бразилии и переехали в соседнюю Аргентину, где позднее, в пятидесятых годах, умерли старшие Алёшины братья. В 1955-ом Валя, которая оставалась в контакте с русскими эмигрантами Парижа, возвратилась во Францию, где в начале стала выступать вместе с цыганским певцом Владимиром Поляковым. Алёша, оставшись в Южной Америке совсем один, продолжал работать в Аргентине; это был для него период большого одиночества. Так как он был хорошим наездником, он стал известен в популярном Аргентинском Родео (соревнование - скачки на "диких быках" или необъезженных лошадях, а также умелое использование лассо для поимки коров), где Алёша принимал участие под именем "Аlехаndrо, el russito" (Александро из России). Это состязание приравнивается в Аргентине к такому же виду спорта, как например, футбол. В основном им занимаются аргентинские пастухи - Гаучо (аналог названия северо-американского Ковбоя). Состязания Родео также популярно и в соседних с Аргентиной странах, в Чили и в Бразилии.

Сестра Алёши Валя Димитриевич и отец местного аргентинского православного прихода Мишель Арцимович* (священник Михаил Арцимович?), которого Алёша знал ещё с молодых лет, а также другие русские эмигранты, помогли ему вновь вернуться во Францию. Алёша возвратился в Париж и он, ранее только танцевавший вместе со своими братьями и подыгрывал им на гитаре, прекратил танцевать и начал петь. Таким образом Алёша создал песню "Эмигрантское танго" ("le tango des émigrants"), дополнил последний куплет песни "Гари, Гари" (неизвестная цыганская песня 19-го века) и изменил слова многочисленных цыганских и русских песен, чтобы лучше трогать за душу аудиторию. Он изобрел даже свой "восточный" способ пения, назвав его: "Tchapur" (Чапур). Алёша, у которого никогда не было своих детей, нашёл своего "духовного сына" в молодом музыканте Андрее Честопалове (Шестопалове), обучив его премудростям цыганского вокала и особой манере игры на гитаре.

Aлёша был похоронен на православном кладбище "Sainte-Geneviève-des-Bois" в Париже, в январе 1986-го.

(с) Перевод биографической статьи: Сайт "СЭ" (февраль, 2009).

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- -----

* Вот здесь можно прочесть весьма интересные сведения об эмигрантском протоирее РПЦЗ (Русской Православной Церкви Зарубежья) Михаиле (Мишеле) Арцимовиче:
http://zarubezhje.narod.ru/av/a_078.htm

На основе этой информации есть предположение, что священник Михаил Арцимович (в эмиграции - Мишель Арцимович) - это один и тот же человек, который в начале-середине 1950-х годов служил в русской православной церкви Буэнос-Айреса (в то время там как раз находилась семья Димитриевичей), кроме этого в Буэнос-Айресе до сих пор проживает самая крупная русская эмигрантская община Южной Америки, насчитывающая несколько десятков тысяч человек. Если речь идёт об одном и том же священнике, то как следует из приведённой выше версии биографии Алёши, он был хорошо знаком с семьёй Димитриевичей, и вполне возможно являлся их духовником, крестил их детей-внуков (возможно отпевал братьев или родителей). Михаил Арцимович родился в 1922 г. в Берлине в дворянской семье (внук сенатора и шталмейстера российского императорского двора). Около 1926 г. переехал с семьей в Париж. В 1940 году окончил Русскую Гимназию в Париже. Затем принял церковный сан. Жил и служил в церквях Франции, затем в Германии, потом снова вернулся в Париж. Михаил Арцимович скончался 24 декабря 2003 года и похоронен на кладбище "Сент-Женевьев-де-Буа" под Парижем. Долгие годы (начиная с начала 80-х) протоирей Михаил Арцимович был настоятелем храма Воскресения Христова в тихом городке Мёдон, в пригороде Парижа, расположенном всего в 10 километрах к юго-западу от французской столицы. Городок Мёдон известен прежде всего тем, что в этом месте провел последние годы своей жизни знаменитый скульптор Роден. Возможно также, что священник Михаил Арцимович (Мишель Арцимович) отпевал Валю и Алёшу Димитриевичей после их смерти.

Михаил Арцимович (1922 - 2003)

Андрей Шестопалов

На сайте "Всероссийское генеалогическое древо" есть такая информация о годах жизни Маруси Димитриевич:

ДИМИТРИЕВИЧ МАРУСЯ 1913-1960, chanteuse tzigane

http://www.vgd.ru/D/dines.htm

ДИМИТРИЕВИЧ АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ (АЛЕША) 1913-1986. Родился в Самаре в цыганском таборе. В 1918 уехал с семьей в Китай. Певец. Выступал в Японии, Индии, Греции, на Филиппинах, в Испании, затем в Париже, во время войны в Южной Америке, затем опять в Париже. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Там же похоронены: ДИМИТРИЕВИЧ ВАЛЯ 1905-1983, цыганская певица; ДИМИТРИЕВИЧ МАРУСЯ 1913-1960, цыганская певица.

Выходит так (тоже следует из некоторых биографических версий), что мать Евдокия и братья Алеши, Вали и Маруси, были похоронены в Аргентине (мать, возможно в Бразилии). А вот насчёт отца Ивана непонятно. Вроде как по некоторым версиям он тоже вернулся в Париж. Но, возможно он так же умер в эмиграции в Южной Америке, ведь они провели там без малого 20 лет (в частности Алёша). По всей вероятности Алеши и оставался столь длительное время в Аргентине, из-за могил своих близких, родителей и братьев, но к 50-ти годам воссоединился с последней оставшейся вживих сестрой Валей (которая тоже осталась совсем одна в Париже, после смерти Маруси). Всё вообщем-то подтверждется и не все биографические версии далеки от истины. Хотя, что кассается рождения Алеши в Самаре, то этот факт требует серьёзного уточнения, поскольку кроме Самары называется ещё как минимум три разных места рождения Алёши (Петербург, Дальний Восток, Балканы (Югославия)).

Алёша Дмитриевич (настоящее полное имя Алексей Иванович Димитриевич, 23 марта 1913, Россия — 21 января 1986, Париж).

Вспомним материалы интервью с вдовой Алёши француженкой Терезой Димитриевич (газете "Московский комсомолец" в 2006 году):

"- До 1905 года Иван Дмитриевич-старший с семьей жил в Москве и Петербурге. В то время он — вторая гитара в знаменитых цыганских хорах Паниных и Поляковых. Работал для хорошей, то есть очень богатой публики, так сказать, высшего общества. Но потом семья перебралась в Ливерпуль, чтобы дальше уехать в Америку, но застряла в Англии на какое-то время. Позже немного жили на Балканах, где и родился Алеша. Кстати, а вы знаете, что в метриках он записан как Александр? И в метриках же год рождения не тот — 1913-й. Cестра его Валя говорила мне, что он с 10-го года. Самый младший был."

Одним словом, концов тут не найдёшь (в отношении Алёши), если даже его вдова говорит абсолютно противоречивые (общепринятым) и массе других версий, сведения. Одна сплошная мифологизация...

Людмила Лопато «Волшебное зеркало воспоминаний»
Из-во «Захаров», Москва, 2003

О ДИМИТРИЕВИЧАХ И ПОЛЯКОВЫХ

Стр.72-73
“Париж 1930-х годов был переполнен русскими всех сословий и всех профессий. Были русские церкви, теат-ры, гимназии, скаутские отряды и лагеря, две крупные газеты — «Возрождение» и «Последние новости», рус-ские дома моды, русские шоферы такси. И, кажется, уже тогда молодой Алеша Димитриевич пел на Монпарнасе своим хрипловатым, насмешливым голосом «Эмигрантское танго»:
Мы открывали где-то рестораны,
Изобрели какой-то аппарат,
Носили с голоду газетные рекламы —
в Константинополе! —
И жен своих сдавали напрокат.
Мой брат в Иркутске — сторожем в больнице,
Отец в Ирландии, в артели рыбаков,
Сестра газетчицей уж больше года в Ницце...
Десятки слушателей щурились и кивали в такт. То была воистину народная песня русского рассеяния — с издевочкой, забубённая, полная горькой гордости за свое умение выживать и не сдаваться, вдруг обнаруженное в себе прекраснодушными и беспечными почитателями «Утра туманного» и «Пары гнедых»...
Здесь — все было куда как проще.
Так, как оно теперь было.
И родные в ссылке за Уралом имелись чуть ли не у каждой парижской семьи.
И аппаратов инженеры первой эмиграции поизобретали немало. Начиная с вертолета Сикорского и телевизора Зворыкина.
Об эмигрантских ресторанах — нечего и говорить.”

Стр.79
“Русская музыка часто звучала в Париже 1930-х. При-езжали артисты первой эмиграции из разных стран, было много концертов и театральных постановок. Я помню, как замечательно держался на сцене Вертинский: я была на его последнем парижском концерте. Я видела и слы-шала нежную, очень артистичную Изу Кремер. Она вы-ступала в приталенном черном платье и пела «Мадам Пулу» и «Черного Тома». Это было в зале Гаво, в Пари-же, и концерты собирали много народу. Иза была средне-го роста, слегка полноватая, носила глубокие декольте...
Меня учил цыганским романсам Володя Поляков, а его брат Сергей мне аккомпанировал (теперь Сергей очень известен как художник, его картины продаются за мил-лионы франков). Конечно, знаменитые в 1920-х—1930-х годах исполнительницы романсов особенно притягивали меня: то было и восхищение, и робкое, чуть ревнивое профессиональное любопытство.
Русских певиц тогда в Париже было много, лучшей цыганской певицей была Нюра Масальская (она учила цыганской манере и меня). Нюра замечательно исполня-ла «Калитку», и имела колоссальный успех в «Пуассон д'Ор» на Монпарнасе. Там пели и все Димитриевичи, да и вообще — чудесный был ресторан. Нюра была матерью довольно известного впоследствии в русском Париже актера и художника Константина Непо.”

Стр.85-86 (Комментарии к предыдущей цитате)
“Володя Поляков — Поляков Владимир Георгиевич (1885— 1979), певец, гитарист. Из знаменитой в России конца XIX — начала XX века семьи цыганских музыкантов Поляковых, племянник певицы Насти Поляковой.
Владимир Поляков и его брат Сергей начали выступать в 1916г. в семейном хоре, в московском ресторане «Яра, под руководством дядюшек Егора и Дмитрия. В 1919г. уехали в эмиграцию вместе с Настей Поляковой, были ее аккомпа-ниаторами. Владимир Поляков пел в кабаре Константино-поля, в 1923г. переехал в Париж, где поступил в хор Дмит-рия Полякова. С 1924 г. пел в «Кавказском погребке», «Трой-ке», «Московском Эрмитаже», «Нови», «Золотой Рыбке», «Монте-Кристо» и «Русском Дворце». В конце жизни высту-пал в кабаре «Царевичч. Первый диск записал только в 1979 г., о чем остается лишь пожалеть: слушателя 94-летнего певца поражают голос, страсть и артистизм исполнения. Каков же он был в молодости!..
Сергей — Поляков Сергей Георгиевич (1900—1969), худож-ник. В Париже 1920-х-1950-хгг.зарабатывал на жизнь игрой на гитаре в русских кабаре. В то же время участвовал в художе-ственных выставках, сблизился с В.В.Кандинским и Соней Делоне. Тяготел к абстракционизму. В конце 1950-х гг. нача-лась мировая слава Полякова-живописца. Только в 1963— 1964 гг. его выставки прошли в 20 крупных городах Европы. Полу-чил премии ряда международных бьеннале. В 1970 г. посмерт-ная ретроспективная выставка прошла в Национальном му-зее современного искусства Парижа.”

Стр.130 (Комментарии к главе 15)
“Валя Димитриевич — Валентина Ивановна Димитриевич (1905—1983), Алексей Иванович (1913-1986), Маруся Димит-риевич (1913—1960), самые известные исполнители в леген-дарной семье цыганских певцов и гитаристов. Дмитриевичи ушли из Самары с войсками адмирала А.В.Колчака перебра-лись в 1921 г. из Владивостока в Харбин. Далее гастрольный путь этой семьи лежал через Гонконг, Яву, Бирму, Каль-кутту. В середине 1920-х гг. Димитриевичи с успехом выступа-ли в цирках Испании, в 1927 г. семья (в составе тридцати че-ловек) прибыла в Париж. После выступлений в ресторане «Большой Московский Эрмитаж», вместе с А.Н.Вертинс-ким и Н.В.Плевицкой, Димитриевичи приобрели ресторан «Пуассон д'Ор» на Монпарнасе. В последние годы жизни А.И.Димитриевич выступал в парижском кабаре «Распутин», записал ряд дисков.”

Стр.150…158
“В 1950 году в театре «Аполло» шел «Живой , поставленный «Парижской группой артистов Московс-кого Художественного театра» под эгидой Русского му-зыкального общества за границей.
…
Увы, «Живой труп» 1950 года прожил на сцене не-долго.
Наш спектакль как бы воскрешал его семь лет спустя.
…
Как и положено, в «Живом трупе» был хор цыган. С нами выступали легендарные Дмитриевичи. Артисти-ческая цыганская семья (их было шесть или семь чело-век) внесла в спектакль особую атмосферу. В Париже — надеюсь, что и в России — до сих пор слушают плас-тинки Димитриевичей, особенно записи Алеши, удиви-тельного певца и гитариста.
Валя Димитриевич*, его сестра, была воистину коро-левой парижских цыган. Я дружила с ней; однажды она даже повезла нас с Джонни в цыганский табор, где весь вечер мы пели и плясали, а на вертеле жарился огром-ный баран. Валя — страшно полная, огромная, высокая, с низким голосом — вышла замуж за колумбийского дипломата (кажется, он был консулом в Париже) — маленького и тоненького, очень галантного господина.
Он ее обожал — а она держала себя с ним по-коро-левски.
В нашем спектакле танцевала «цыганочку» Тереза, ше-стнадцатилетняя дочка Валентины. Она была хороша со-бой, а танцевала так, что в «Фигаро» на следующий день написали, что смотреть на Терезу в этой пьесе — уже огромное удовольствие. После выхода газеты позво-нили разгневанные Димитриевичи-старшие: «Мадам Лопато, если вы считаете, что Тереза всех лучше и всех красивее, то пусть она и танцует, а мы не будем».
Вуаля! Так проявляет себя «невроз ремесла» — артис-тическая ревность.
В театре началась страшная паника. Но я, к счастью, дружила и с Соней Димитриевич — а у нее был свой цыганский ансамбль. Они меня выручили, пришли и были хороши на сцене. Так хороши, что назавтра в полном составе вернулась наша первая труппа Димит-риевичей...
Конфликт разрешился….”

* - Дело происходит в 1957 году. А по утверждению Кости Казанского Валя вернулась из Латинской Америки в 1958 году. http://www.ng.ru/saturday/2003-04-11/15_gipsy.html

Стр.163-164
“Мы играли «Живой труп» в июне 1957 года, в теат-ре «Комеди де Шанс-Элизе» (аренду зала оплатил Джонни). Это было большое событие в русской коло-нии. Приехали из Нью-Йорка Толстые и Волконские. Газета «Фигаро » в небольшой заметке «Вечер Толсто-го на Елисейских полях» перечислила почетных гостей премьеры: «Мадам Саша Толстая, дочь знаменитого писателя (речь об Александре Львовне! — Л.Л.) при-была из Нью-Йорка, специально, чтобы присутство-вать на этом необыкновенном спектакле. В зале мы ви-дели также Иветт Шовире, князя Амилахаари, Сергея Лифаря. Анри Труайя, Грегори Ратоффа».
Та же «Диманш Матэн» оценила нашу премьеру сле-дующим образом; «Вся русская колония во главе с Сер-жем Лифарем — ему-то это зачем понадобилось? — со-шлась накануне вечером в «Комеди де Шанс-Элизе» по случаю дебюта нового театрального предприятия, воз-главляемого Людмилой Лопато. Все это слегка напомина-ло роскошную свадьбу в Русской церкви на рю Дарю...»
Телевидение показало отрывки из спектакля. Кри-тика была разноречива. Некоторые репортеры переска-зывали содержание пьесы, другие отмечали, что наш спектакль состоялся через через сорок пять лет после премьеры «Живого трупа» в М.Х.Т.
Гораздо большего внимания удостоилось участие в спектакле Толстых, Кисы Куприной, Мишель Труайа, Кости Непо, «мужа Иветт Шовире», и бывших актеров Художественного театра — жанр светской хроники не-истребим даже в театральных рецензиях!
Одна актриса удостоилась упоминания чуть не во всех газетах Парижа — четырехмесячная Валя Димитриевич. Она дебютировала в «Живом трупе», костюмированная в кружевной конверт, в роли Мишеньки, сына Федора и Лизы Протасовых. Фотографии прелестного, щекасто-го и черноглазого младенца, смирно сопящего на руках у Мишель Труайа, «юной тетушки Саши», были опуб-ликованы в эти июньские дни раз пять. На зависть всем парижским дебютанткам!
К сожалению, Валя еще не могла оценить свой арти-стический успех (она вообще была исключительно спо-койной для своего возраста девочкой). Ни сцена, ни свет, ни шум зала не пугали ее. Вероятно, у девицы Димитри-евич и в столь нежном возрасте сказывались фамильные гены.
После парижских спектаклей «нашего Толстого» по-везли на гастроли в Женеву. Нас снимало швейцарское телевидение, в зале было много русских зрителей — и в казино, и в театре (мы дали два спектакля). Газеты Же-невы и Лозанны писали о нас. О парижской премьере «Живого трупа» было сообщено даже в Варшаве.”

Стр.173
“Дружба с Дмитриевичами, конечно, сложилась у меня не случайно: цыганское пение играло большую роль в моей жизни. Их романсы я хотела петь, кажется, все-гда. Цыганские певцы, танцоры, хоры были и в Харби-не моего детства — но я была слишком мала и не успела их услышать.
Уже в Париже, когда мне было 15—16 лет, я сказала маме, что мечтаю брать уроки цыганского романса. Из-вестный Володя Поляков стал моим учителем. А Сережа Поляков, впоследствии знаменитый художник, тогда ак-компанировал брату. Мы остались друзьями навсегда.
Надо отметить, что Володя и Сережа Поляковы при-надлежали к знаменитой династии цыганских певцов По-ляковых, были племянниками певицы Насти Поляко-вой. И, напротив, они не были, какдумают некоторые, родственниками Марины Влади. Три сестры Поляковы — Марина, Ольга и Таня — к цыганам не имели никакого отношения. Но и с этими Поляковыми меня связывали добрые отношения: все три сестры выступали в спектак-ле «В гостях у Людмилы Лопато»...”

Есть ещё одно место в книге, в котором цитируется отзыв на открытие Людмилой Лопато и её мужем, ресторана – «Русский Павильон» (состоялось 05.11.1961 в Париже на рю Лористан, 4,” в двух шагах” от Триумфальной арки), из которой, правда, не совсем понятно о каком Алеше идет речь, но вполне может быть, что о Димитриевиче… Вероятность такая есть, поскольку в этой главе неоднократно говорится о наличии в ресторане цыганского оркестра. Правда, на стр.179 говорится о том, что играл оркестр Валентина Белинского,” солировали Шарль Шалян и Марк Лучек”. А, как говорит Костя Казанский: “Обратно Димитриевичи вернулись в 1958 году. Валя пошла в ансамбль Марка де Лучека, который ей аккомпанировал. А потом брат и сестра стали выступать вместе. Марк де Лучек, кстати, помог им очень сильно. Был такой знаменитый ресторан "Гранд Северин", куда Марк взял их петь вместе со своим ансамблем” (ссылку см. выше). Т.е. Марк де Лучек уже «руководитель», а не солист. Хотя Костя может и ошибаться и здесь и в дате возвращения Димитриевичей в Париж, ведь он при этом не присутствовал, а знает об этом уже из чьих-то рассказов.
Стр.180-181
“Парижские репортеры в те дни писали:
«И вот — Людмила Лопато, со всеми ее талантами — собеседницы, певицы, пианистки, хозяйки вечерних праздников, но также и композитора.
Людмила после своего прохода между столиками с русской народной песней становится загадочна, как сама мечтательность, сама нежность. В ее манере держаться теперь нет ни тени скетча. И если вы ее попросите, она споет вам «Под солнцем Прованса» на свою собствен-ную музыку. (А слова к этому романсу написал мой первый муж Никита. — Л.Л.)...
Вы полюбите эту среду, этот воздух, в котором так много смеха и совсем чуть-чуть степной дикости, древнего цыганского плача, радости ночей и дневной муки. И еще в этом воздухе (те, кто знает русские кабаре, поймут) — больше изысканности, чем в других местах.
Привносят эту ноту, помимо самой Людмилы, Мо-рис Лашамп со своей скрипкой, Алеша и Шалян с их гитарами. Шалян великолепен — попросите-ка его сыг-рать «Облака» Джанго Рейнхардта*, эту волнующую клас-сику, такую близкую, навевающую каждому на память какой-то отъезд, какое-то бегство.
Алеша поет высоким голосом, в котором так много нежности его народа, — и мы вновь куда-то перенесе-ны, горько очарованы памятью о прежних, давних чьих-то бегствах и исходах...
Возвращается Людмила — и с ней ее веселье, ее три-умф! Шампанское с паприкой, охлажденное в снегу...»”
*- кстати, где-то читал (хотя вполне возможно – это очередной миф) о том, что у Алеши Димитриевича и Джанго Рейнхардта планировалось не-то совместное выступление, не-то запись. Но, якобы, кто-то из этих великих цыган загулял и не пришел, и… дуэт не состоялся.

Добавлено (2009-01-06, 21.37.31)
---------------------------------------------
Валерий Перевозчикова "Правда смертного часа. Посмертная судьба" (в приложениях - интервью с Михаилом Шемякиным)

Валерий Перевозчикова «Правда смертного часа. Посмертная судьба»
Из-во «Политбюро», Москва, 2000г.

МИХАИЛ ШЕМЯКИН
А друг мой — гений всех времен...
В.Высоцкий

Михаил Михайлович Шемякин - выдающийся русский худож-ник - близкий друг Владимира Высоцкого. И что особенно важ-но - старший друг.
Шемякин был для В.В., возможно, единственным человеком, ко-торый мог сказать «нет». Их познакомил Михаил Барышников, гас-тролировавший и 1975 году в Париже,— это была «дружба с пер-вого взгляда».
В 1989 году открылась первая в СССР большая выставка Миха-ила Шемякина, тогда и состоялся наш разговор.
— Что вас прежде всего поразило в Высоцком?
— Необычайная обаятельность и живость. Когда я знакомлюсь с человеком, я прежде всего обращаю внимание на его глаза. У Во-лоди меня поразили абсолютно живые, ироничные глаза, мгновен-но все схватывающие и понимающие.
— Можно ли сказать, что это была «дружба с первого взгляда»?
— Да, абсолютно. К этому времени и он, и я были достаточно сложившимися людьми и, в какой-то степени, мастерами. А незави-симо от того, в какой области мы достигаем чего-то, — этот путь в основном связан с проблемами духовных откровении... Этот путь обостряет внутреннее видение. И никакого процесса узнавания у таких людей не происходит. Когда мы сталкиваемся, все случается мгновенно.
— Совпало ли ваше представление о Высоцком, которого вы знали по песням, с живым человеком, которого вы увидели?
— Да. Но тогда я мало знал его песни. Я интересовался и зани-мался классической музыкой и джазом, даже играл немного в Рос-сии. Я услышал несколько песен Галича, которые меня поразили. Потом мы с ним сдружились в Париже. И я прослушал несколько песен Высоцкого - и меня прежде всего потрясла «Охота на волков». Одной этой песни было достаточно для меня, чтобы понять: Володя - гений! Все, баста! В этой песне было сочетание всего. Как говорят художники: есть композиция, рисунок, ритм, цвет - перед тобой шедевр. То же самое было в этой песне - ни единой фальши-вой интонации... Все было, как говорили древние греки, в классичес-кой соразмерности. Полная гармония, да еще плюс к этому - все было на высоченном духовном подъеме! Это гениальное произведе-ние, а гениальные произведения никогда не создают мелкие люди.
Поэтому у меня не было никакого расхождения, но не было и большого шока - как будто я узнал своего хорошего знакомого.
В Париже я сделал первую и единственную персональную плас-тинку Алеши Дмитриевича... Моя жена часто вспоминает, как странно мы увиделись. Я приехал в «Распутин» - в ресторан, где пел Алеша, а раньше я видел только его фотографию на какой-то сборной пластинке, и все. Дмитриевич никогда меня в глаза не ви-дел... И он все время подходил к нашему столику и смотрел... На-конец, когда все уже выпили, он долго так смотрел на меня и гово-рит: «Ну, что ты?!» Я отвечаю: «А ты что?!» И все! Мы обняли друг друга. И с этого вечера, с этой ночи и началась наша дружба, которая продолжалась до самой Алешиной смерти.
Кстати, я их познакомил с Высоцким, который вначале абсо-лютно не воспринимал Алешу. Он звонил мне: «Ну что ты тратишь деньги? Это же безобразно!» А я ему сказал: «Володя, сядь и еще раз послушай этот диск. Один раз, два раза...» Володя должен был прилететь в Париж буквально через два дня... Звонок в дверь... Он обычно из аэропорта сразу заезжал ко мне— это по пути— чем необычайно злил Марину... Володя обнял меня и сказал: «Мишка, познакомь меня с этим гением! Я понял его!» Я привез его в ресто-ран и они тоже сошлись вот так— сразу! То же самое.
— Круг общения Высоцкого в Париже — разумеется, Марина Вла-ди, Шемякин, Дмитриевич...
— Володя Поляков. Его Высоцкий обожал, всегда называл его «старик»— наш старик... У нас было два старика, первый - буд-дист, учитель — «далай-лама», к которому мы ездили... А второй — это «наш старик», знаменитый цыганский певец, который пел еще в «Яре» - Владимир Поляков! Володя всегда привозил ему приве-ты от Раневской, которая еще студенткой бегала любоваться им, потому что в молодости Поляков был красавцем... Он и в старости был красив. Он был родным братом знаменитого нашего художни-ка-абстракциониста Сержа Полякова, который до того, как заняться живописью, пел в кабаках... Володя обожал «старика».
Я сделал пластинку «Володя Поляков», и когда она вышла, ему было 96 лет... (Красавец - дико похожий на Хичкока. У меня в ма-стерской в Нью-Йорке висит его портрет, и все американцы спрашивают: «Это Хичкок?»). Так вот, вышла пластинка, он мне гово-рит, басом таким: «Миша, пожалуйста, не пиши на пластинке, что мне 96 лет... Сделай 94! Я же пою. А то публика придет и скажет... Ну, ты понимаешь...»
— А когда вы начали записывать Высоцкого?
— Володю я начал записывать буквально с первых дней, когда он ко мне пришел. Сразу! Я вырос в Германии, и у меня развито это ненецкое, педантичное мышление... И я знал, что это за чело-век, знал это «шаляй-валяй» Русской державы... А ещё я слышал несколько его «сорокапяток» - тогда вышли его пластинки с этим ужасным оркестром... Я сказал: «Володя, нужно работать серьез-но». И он сразу это понял. Первые песни были записаны сразу же после нашего знакомства.
А потом Володя в эту работу вошел настолько, что когда он приезжал, то у него в кармане уже были бумаги... Причем на неко-торых записях идет слегка шуршание этих бумаг... Надевал очки — в последнее время он плохо видел — ставил бумаги на какой-ни-будь мой мольберт— и, перелистывая, пел.
— Вы - первый человек, от которого я слышу про очки...
— Это было очень смешное зрелище— Володя в очках лежит и читает... У меня была большая квартира, а Володя не любил боль-ших пространств. Может быть потому, что его работа была связана с большими залами. Он мне говорил: «Миша, ты любишь большие мастерские, а мне всегда хочется отгородиться,— в уголке, за сто-лом я чувствую себя уютно».
И у меня была такая комната тина «полуприхожей», и там стоял плюшевый диванчик. Иногда приходишь откуда-нибудь - Володя в очках, при лампе что-то читает. И внешне это был совсем не тот Высоцкий...- Пришел такой гигант, ударил по струнам гитары! И Володя любил, чтобы кто-нибудь был рядом... Моя супруга - Рива, она такая тихая женщина - лепит свою статуэтку, а Володя читает. У меня была большая библиотека,— а многое в то время нельзя было читать здесь, в Союзе.
— А Высоцкий работал у вас? Может быть, какие-то вещи он напи-сал прямо в Вашей квартире?
— У меня дома, за моим столом Володя написал... Это не пес-ня, это баллада «Тушеноши». В то время я был в Нью-Йорке, там снимали фильм обо мне - и Володя позвонил мне в отель. А я только что закончил серию «Чрево Парижа»... — Миша, я потря-сен! Сижу у тебя целый день— просматриваю все - и пишу. Каж-дое четверостишие буду читать тебе по телефону. Ты не спишь? — Я тоже не сплю. Буду рад...
И вот каждое четверостишие он читал мне из Парижа в Нью-Йорк по телефону. Так что «Тушеноши» - это было написано но-чью у меня в мастерской.
А потом, однажды после моего запоя, когда со стен стали при-ходить «иностранцы»— и Володя видел, как мне плохо... Он пол-дня провел со мной — пытался как-то помочь. А на следующее утро пришел какой-то радостный и сказал: «Миша, вот тебе за мучения. Только это не поется, а читается...» И прочитал мне полнос-тью эту балладу,
— А какова история снимка, на котором Высоцкий на фоне туши быка?
— У меня была другая мастерская - не у Лувра, а через не-сколько кварталов - громадная мастерская. И мне привезли гро-мадную тушу быка - 350 килограмм. Дня три мы ее поднимали, вздергивая на веревки, делая распорки... Володя пришел однажды в эту мастерскую, увидел эту окровавленную тушу. Поставил стул с другой стороны, взобрался на него - просунул голову - и сказал: «Мишка, сфотографируй, это - я!»
— "Французские бесы» — это написано на документальном матери-але?
— Обычно я с ним не пил. Но тогда Марина выгнала нас совер-шенно безобразно... Она звонит: «Володя уже «поехал».,. Я приез-жаю туда - у них была крохотная квартирка... Володя сидит в ду-рацкой французской кепке с большим помпоном, - почему-то он любил эти кепки,.. А я-то его знаю, как облупленного— вижу, что человек «уходит», но взгляд ещё лукавый... А Марина - злая - ходит, хлопает дверью: «Вот, полюбуйся!» И она понимает, что Во-лодю остановить невозможно. Пошла в ванную... Володя - раз! - и на кухню, я бежать за ним! Хотя знаю, что вина в доме не долж-но быть. Но Володя хватает какую-то пластиковую бутылку (у французов в пластике - самое дешевое красное вино), - берет эту бутылку и большой глоток оттуда - ах! И я смотрю, с ним что-то происходит - Володя весь сначала красный, потом - белый! Сначала красный, потом - белый... Что такое?! А Володя выбегает из кухни и на диван - раз! - как школьник... Но рожа красная, глаза выпученные.
Тут Марина выходит из ванной: «Что? Что с тобой?» - она как мама... Я тоже спрашиваю: «Что с тобой?» - молчит. Я побежал на кухню, посмотрел на бутылку - оказывается, он уксуса долбанул! Он перепутал, - есть такой винный уксус, из красного вина - и тоже в пластиковых бутылках. Через несколько минут и Марина увидела эту бутылку, все поняла... С ней уже истерика... «Забирай его! Забирай его чемодан, и чтобы я вас больше не видела!» А Во-лодя по заказам всегда набирал много всякого барахла - и Марина вслед ему бросает эти два громадных чемодана!
Да, Марина... Но я только одно должен сказать, что Володя ей обязан многим. А мы все обязаны Марине тем, что он еще жил, потому что определенное количество лет— довольно большое — она просто спасала его от водки и от смерти...
Так вот я беру эти тяжелые чемоданы, - а Володи нет. Выхожу на улицу - ночь, пусто... Потом из-за угла появляется эта фирмен-ная кепочка с помпоном! Забросили мы эти чемоданы в камеру хранения на вокзале, и Володя говорит: «Я гулять хочу!» А удержи-вать его бесполезно... Поехали к Татляну... Татлян нас увидел: «Да-вайте, ребята, потихоньку, а то мне полицию придется вызывать». Мы зашли в какой-то бар, Володя выпивает... Я ему-то даю, а сам держусь. Он говорит: «Мишка, ну сколько мы с тобой друзья - и ни разу не были в загуле. Ну, выпей маленькую стопочку! Выпей, выпей...» Взял я эту стопочку водки - и заглотнул. Но я тоже как акула - почувствовал запах крови - уже не остановишь!
Вот тогда и началась эта наша заваруха с «черным пистолетом»! Деньги у нас были, и была, как говорил Володя, «раздача денеж-ных знаков населению». Но я должен сказать, что в «Распутине» цыгане гениально себя вели. В то время была жива Валя Дмитрие-вич — сестра Алеши. Другие цыгане вышли... И Володя начал бро-сать деньги - по 500 франков! - он тогда собирал на машину... И Валя все это собирала - и к себе за пазуху! Пришел Алеша, за-пустил туда руку, вытащил всю эту смятую пачку - и отдал Воло-де: «Никогда нам не давай!» И запел. У цыган это высшее уваже-ние - нормальный цыган считает, что ты должен давать, а он дол-жен брать...
А потом Володя решил сам запеть, а я уже тоже был «под бал-дой»... И вот он запел: «А где твой черный пистолет?..» А где он, этот пистолет? - А вот он! Пожалуйста! - Бабах! Бабах а пото-лок! И когда у меня кончилась обойма, я вижу, что вызывают поли-цию... Я понимаю, что нужно уходить: «Володя, пошли. Быстро!» Мы выходим и видим - подъезжает полицейская машина - нас забирать... А мы - в другой кабак. Значит, стрелял я в «Распути-не» - меня туда больше не пускали, - а догуливать мы пошли в «Царевич»...
— И тогда же были написаны «Французские бесы»?
— Нет-нет... Володя вернулся в Москву - и здесь написал «Французские бесы». И когда он утром - радостный! - прочитал это Марине... Она сказала: «Ах, вот как! Я мучилась, а песня по-священа Шемякину?!» Они поскандалили - Марина улетела в Па-риж... Володя бросился вслед за ней. Прилетел, и сразу ко мне. Вот тогда он и спел эту песню.
— Высоцкий никогда не говорил с вами о желании остаться на За-паде?
— Нет, никогда. Ведь Володя все прекрасно понимал и все ви-дел... Он видел это на примере Галича, который жил при этом и умер при этом... Кстати, Володя не очень любил Галича, надо прямо сказать. Он считал Галича слишком много получившим и слиш-ком много требовавшим от жизни. А я дружил с Сашей, очень дру-жил. Они с Володей - совершенно разные структуры.
— А Высоцкий никогда не пробовал у вас рисовать?
— Да-да... Он частенько что-то «чирикал», правда, потом все это истреблял... По у меня сохранилось несколько его рукописных стихотворений - не посвященных, почти все поэты посвящают свои стихи - это одно, - а написанных по поводу наших загулов, Или, допустим, «Осторожно, гризли!» - ведь многие не могут это расшифровать... И Володя почти всегда что-то рисовал на этих бу-магах - они у меня остались. Он, в общем, ни хрена не понимал в изобразительном искусстве, но чувствовал нутром... Я однажды по-казал ему моего любимого художника - Павла Сутина. Он гово-рит: «А что это такое страшное? Эти куски мяса кровавые? Но как здорово!» - «А это наш соотечественник - великий художник Су-тин». - «Ты знаешь, Мишка, никогда не видел и не слышал, но как здорово! Я ведь профан в этом деле...»
У меня есть одно письмо, где он пишет: «Мишка, я - неуч. Ты меня образовывай».
— А отношение к вашим работам?
— Я не знаю, насколько глубоко он их понимал, я знаю только, что он их чувствовал.
— Во Франции вы куда-нибудь ездили вместе?
— Нет. Володя часто уезжал из Парижа, но у меня, в общем, жизнь-то адская... Из-за контрактов, из-за всей моей побочной ра-боты, которой я занимаюсь как издатель книг и пластинок... Я уле-тал то туда, то сюда.
У Володи была мечта: «Я знаю, что может исцелить меня!» - он где-то прочел в рекламном листке, что есть такое путешествие через всю Америку. Оно не очень дорогое: «Мы сядем на лошадей и пересечем всю Южную Америку! У нас будут разбиты задницы, будут болеть позвоночники, мы будем ночевать в пампасах и пре-риях... Но мы вернемся абсолютно здоровыми и уже никогда не вспомним о «зеленом змии». Но это так и не осуществилось...
— Вы были на концертах Высоцкого во Франции?
— Я был на одном концерте... Этот концерт был как раз в тот день, когда погиб Саша Галич. Володя был после большого запоя, его с трудом привезли... Никогда не забуду— он пел, а я видел, как ему плохо! Я и сам еле держался, буквально приполз на этот кон-церт— и Володя видел меня. Он пел, и у него на пальцах надорва-лась кожа (от пьянки ужасно опухали руки). Кровь брызгала па ги-тару, а он продолжал играть и петь. И Володя все-таки довел кон-церт до конца. Причем, блестяще!..
— А были ли во Франции приватные концерты, для ограниченного круга людей?
— Нет, ничего такого не было. Он однажды пел за городом для каких-то коммунистических организаций, но вернулся чем-то рас-строенный. А я особенно не вдавался в детали... Володя тогда знал, что мне плоховато, и старался не навешивать мне еще и свои про-блемы.
— Вы говорили о смерти?
— В последние два года - постоянно. Он не хотел жить в эти последние два года. Я не знаю, какой он был в России, но во Фран-ции Володя был очень плохой. Я просто уговаривал его не умирать.
А потом... Мне же никто не мог сообщить, что Володя умер. Я узнал об этом совершенно случайно. От одной американки, с ко-торой я был в то время в Афинах... Уже газеты написали, уже Во-лодя был похоронен... Мы сидели в ресторане, и она что-то стала меня спрашивать, сильный ли я человек.— «Вы, русские,— силь-ные?» Я что-то не понял: «Все мы сильные...» По что-то меня насторожило... Она еще раз спрашивает: «Но ты - сильный?» Я схватил ее за руку: «Володя?!» Она его знала и сказала - «да». Она прочитала в газете и боялась, прятала эту газету. Это было ночью в Афинах. Потом мы все выяснили, она говорит: «Помнишь ту ночь, когда ты не мог спать, тебе было душно, ты бегал... Это было тогда».
— Сейчас много говорят, что жизнь Высоцкому укорачивало еще и официальное непризнание. Он страдал от этого?
— Я не думаю, чтобы непризнание как-то укорачивало ему жизнь. Он был достаточно упрямым, - в высоком смысле... Ему многое укорачивало жизнь, и сам себе он ее укорачивал. Но - не-признание?.. Не думаю.
Хотя... Меня поразила в одном из «Огоньков» фраза Евтушен-ко... Ну, безусловно - Высоцкий большой талант и прочее, и прочее... «Но для меня он - Зощенко в поэзии...» Ну, тогда для меня «Евтушенко - это Глазунов в живописи!» Сказать так о человеке, который написал такие страшные, трагические веши, и ироничес-ки-хлесткие, и шутливые. Володя мог обнажать свою душу - разорвал грудную клетку и показал внутренности! — он мог доходить до совершенно феноменального героизма! И вот взять и похлопать по плечу: «Зощенко в поэзии...» Хотя Володя считал его большим мастером, и я очень уважаю Евтушенко - это действительно боль-шой мастер. Но надо быть достойным самого себя.
— Михаил, извините за банальный вопрос, каким другом был Вы-соцкий?
— Каким другом? Как сам Володя говорил - с ним можно было пойти в разведку. Все! Другого не скажешь. Мало того, что он был верным другом... Вернейший и мужественный человек, он мог в дружбе, даже в приятельских отношениях заботиться о ка-ких-то мелочах. Он приезжал ко мне и начинал объяснять, что кого-то ему надо женить, кого-то срочно выдать замуж. Я даже на него наорал: «Володя, ты занимайся творчеством! Ну чего ты но-сишься?!» Хотя, в общем, я и сам такой...
— А когда вы решили выпустить свой альбом, вернее даже не аль-бом, а собрание дисков?
— Это мы решили с Володей еще когда только начинали работать. А альбом я решил делать тогда, когда найду настоящего спе-циалиста-мастера. И я нашел Михаила Либермана, который много лет проработал на «Мелодии», получал медали... Вот тогда можно было действительно на самом высоком уровне все это собрать, смонтировать, сделать. В работе большое участие принимал Аркадий Львов - редактор и составитель трехтомника Высоцкого. Я не хотел делать это, когда начался нездоровый ажиотаж. А вот когда чуть-чуть все улеглось, вот тогда мы спокойно это сделали. Это памятник Володе.
— Вы уже сказали, что считаете Высоцкого гением, а в нормаль-ном человеческом общении это чувствовалось?
— Для меня оценка человека как гения - прежде всего по его произведениям, а не по поведению. Поведение людей, которых мы называем суперталантливыми, гениальными, - оно, в принципе,
неподконтрольно... Для меня важна ещё - при всей гениальности и бесшабашности - его колоссальная работоспособность. Как ска-зал один из философов: «Гений, который себя не обуздывает и не работает над собой, подобен разлившемуся потоку. Сначала он за- полняет собой все, а кончает мелкими лужами».
И у Володи было все, что необходимо для этого «коктейля гени-альности». У него была феноменальная работоспособность, колос-сальное умение расслабляться... Вот некоторые думают: а-а, он был алкоголиком... Да ни черта подобного! Все его нагрузки по накалу точно совпадали — он безумствовал, когда он пьянствовал, но ког-да он работал, то нагрузки, которые он нес. тоже были колоссаль-ными! Создать и отточить такое творчество!.. Это были супернаг-рузки. Потому что он преодолевал как бы экстерном те пробелы а знаниях, которые у него были...
Для меня Высоцкий— прежде всего, гениальная личность, цельная, как каменный якорь!
— Вы общались в Париже, а по телефону часто разговаривали?
— Да, часто... И очень смешно... Внешне казалось, что он грубый человек. И действительно, когда ему был кто-то неприятен, то Володя никогда этого не скрывал. У него появлялась такая ершистость, он мог так «запулить», что иногда даже мне - человеку до-вольно невоспитанному - становилось неловко. Он мог, как говорят в России, «обрезать»...
Но с другой стороны, если он кому-то открывался... Для меня Володя был одним из нежнейших людей, физически я крупнее Во-лоди, а тогда я ешё занимался спортом... Но он однажды услышал, как моя жена называет меня «птичкой», и Володе это страшно по-нравилось... Звонит телефон; «Птичка моя, как живешь?»
— А какова история стихотворения Высоцкого, обращенного к вам, которое лежало в июле 1980-го на вашем столе?
— Я о нем ничего не знал... Он просто написал это стихотворение и оставил. Оно лежало на столе. И когда я вернулся, я его на- шел. А говорили мы с ним буквально за несколько недель до смер-ти. Я ему сказал: «Володька, давай жить назло». Он ответил: «По-пробую». Сел в самолет и улетел.
У меня было такое... с моим отцом. Отец не знал, что меня вы-гоняют из России, что я уезжаю навсегда... Он занял у меня три рубля, похвастался новой формой - у него было пожизненное пра-во ношения военной формы - и сел в такси. Он жил в Пушкине, а я на Загородном... А я-то знал, что уезжаю навсегда, и думаю: за-помнить! И сделал такой стоп-кадр - вот отец... эта шинель, фу-ражка, погон блеснул... Ведь, может быть, я вижу отца в последний раз... Так оно и случилось.
И когда я в последний раз обнял Володьку... Я улетал в Грецию, он — в Москву, он ехал в одной машине, а я - в другой... Володя был в такой желтой курточке... Я помахал ему и думаю: «После-дний раз вижу или нет?» Оказалось, что последний...
Вспоминай всегда про Вовку,
Где, мол, друг-товарищ?..
— Кроме тех стихотворений, о которых вы говорили, у вас хранятся еще какие-нибудь рукописи Высоцкого?
— Нет. Когда мы работали над трехтомником, то пользовались только копиями. После смерти Володи Марина отдала мне его так называемые «дневники». Но, в общем, там не было никаких дневников... Обрывки фраз, записи по 2-3 строчки... Там я нашел забав-ное: «Без зверей мы бы озверели». Но к архиву Володя относился серьезно. Он видел, что я все собираю... У меня все подписано, в папках. Мой порядок его поражал всегда. И однажды я ему сказал: «И ты точно так же должен относиться к своему творчеству». Он согласился: да, я должен все собирать, систематизировать и прочее...
— Я видел ваш альбом с такой надписью: "Драгоценному певцу Русской идеи Володе Высоцкому от Володи Шемякина". Почему от Во-лоди Шемякина?
— А-а... Несколько раз, когда мы попадали в какие-то газеты (и даже после Володиной смерти)— то почему-то часто писали: Ми-хаил Высоцкий и Владимир Шемякин. Мою мать напугали... Один француз позвонил ей из Москвы и сказал: «Я не хочу Вас расстраи-вать, но вот сейчас появилось сообщение о смерти... Я не совсем понял, но вроде бы там написано, что скончался... ваш сын». У матери была истерика.
У меня до сих пор хранится газета - когда-нибудь я вам покажу - там снимок... Мы сидим с Володей друг против друга, и на-писано: «Сегодня скончался большой бард России - Михаил Высоцкий».
А почему певец Русской идеи? Потому что для меня Володя и есть певец Русской идеи! В нем была эта несгибаемость духа!

http://www.afsklyar.ru/forum....8325032

Формат: WMA
Размер: 4 мб

Ccылка: http://www.megaupload.com/?d=B39GV0UV

-----------------------------------------------------------------------

Ссылка: http://www.barynya.com/zhenya.htm

------------------------------------------------------------------

-----------------------------------------------------------------------

Нагло украл и скомпилировал коллективным образом собранный на нашем ресурсе и опубликованный эксклюзивный материал. Одно слово .......

--------------------------------------------------------------------
А вот ещё одна интересная выдержка:

Тяжелым испытанием для Юла стали съемки фильма "Братья Карамазовы", в котором он играл роль Дмитрия. В фильме есть сцена, в которой Дмитрий состязается в верховой езде с офицером, домогающимся любви Грушеньки. При съемках Юл повредил спину и в дальнейшем весь фильм ему пришлось доигрывать, превозмогая острую боль.

Он настолько серьезно отнесся к этой работе, что заставил американскую Кино-компанию "Metro-Goldwyn-Mayer", снимавшую фильм, пригласить специального консультанта по русской истории, и этим консультантом стал находившийся в эмиграции граф Андрей Толстой, племянник писателя Льва Николаевича Толстого. Он жил неподалеку в Калифорнии, выращивал апельсины, и Юл был рад поддержать деньгами старого больного русского эмигранта. Многие события фильма происходят в том самом селении Мокром, о котором Юл знал от Димитриевичей, и в фильме звучит та же цыганская песня "Иноходец", которую семья Димитриевичей исполнила в фильме так же проникновенно, как когда-то в 30-ые они пели эту песню для Юла в Париже.

(с) Эрнст НЕХАМКИН (Нью-Йорк)

Ссылка: http://www.vestnik.com/issues/2000/0314/win/nekhamkin.htm

------------------------------------------------------------------------------

В конце 80-х появилось на видео с одноголосым переводом и шло в видео-салонах - это точно. Уже потом транслировалось по российскому телевидению с переводом дублированным.

http://skurlov.blogspot.com/2009/03/1930-1950.html

Добавлено (2012-07-07, 22.57.32)
---------------------------------------------
Светлана де Лучек (гитарный акк. Буллу Фэррэ) - Не бродить, не мять в кустах багряных + Ой, цветет калина

http://www.youtube.com/watch?v=7kfAz1g57ww